Гении исчезают по пятницам - Фридрих Незнанский

Сам Денис аромата вдохновения в атмосфере не почуял. Воздух был просто свеж, а за забором, у которого он остановился, благоухали буйно разросшиеся петунии и мальвы. Калитка была не заперта, и по вымощенной камнем дорожке Денис прошел к простому дачному домику: одноэтажному, без всяких архитектурных выкрутасов. На большой застекленной (впрочем, все окна были распахнуты) веранде в плетеном кресле покачивался сам хозяин, у него на коленях покоился ноутбук, но оба они до прихода гостя, очевидно, мирно дремали, так как на экране Денис успел заметить разлетающиеся во все стороны звездочки и кружочки.

Венцель закрыл крышку компьютера и, чуть склонив голову набок, вопросительно взглянул на гостя. Денис поспешил представиться.

— Конечно-конечно, проходите. — Марк Георгиевич легко выбрался из кресла, пожал Денису руку и жестом предложил на выбор: такую же качалку, диванчик в углу или один из стульев вокруг круглого стола, застеленного тяжелой бархатной скатертью с кистями.

Денис выбрал стул, а Венцель подтянул свое кресло поближе к столу, с удовольствием вновь в него погрузился и крикнул куда-то в пространство:

— Машенька!..

И через пару минут появилась пухленькая тетка в фартуке с дымящимся самоваром, а за самоваром последовали какие-то плюшки-ватрушки, три сорта варенья и огромное блюдо с яблоками.

— Яблоки из нашего сада, — с некоторой гордостью сообщил Венцель.

Денис действительно видел за домом довольно запущенный, с травой по пояс яблоневый садик — дерева три-четыре. Но яблоки выглядели очень аппетитно и удивительно хорошо пахли, так что Денис не удержался и взял одно, на вкус оказавшееся и в самом деле замечательным.

— Борис вкратце и в очень общих чертах объяснил мне суть вашего интереса, — протянул Марк Георгиевич, аккуратно выковыривая из булочки подрумянившуюся вместе с корочкой изюминку. — Но вы, я надеюсь, сформулируете более конкретные вопросы, ибо наука вообще — тема неисчерпаемая, даже наша сегодняшняя российская наука. — Изюминку он отправил в рот и повертел булочку в поисках новой.

— Меня интересует вот что: кто, по вашему мнению, настолько осведомлен сегодня, что может верно судить о степени важности разработок и открытий в самых разных научных отраслях, у кого есть широкий, может, и не прямой доступ к информации по финансированию, персоналиям…

— Значит, вы, — перебил Венцель, — категорически не согласны с позицией следователей прокуратуры? И считаете, что убийства ученых серийны и напрямую связаны с их научной деятельностью?

— В мою задачу вовсе не входит подтверждение или опровержение версий и выводов официального следствия, — улыбнулся Денис. — Мне поручено проверить информацию, собранную журналистом…

— Погибший Эренбург? Да, Сережа Беспалов мне как-то рассказывал о странном журналисте, а потом, я слышал, он погиб в аварии?..

— Погиб… — Улыбка медленно сползла с лица сыщика. Интересно, кому еще проболтался Беспалов, черт его дери, ругнулся он про себя. Сам же бил себя в грудь и заверял: «Эренбург и его проблемы мне неинтересны… некогда мне… фигня все это!» А сам растрепал вот Венцелю и наверняка еще десятку друзей-академиков. — Так вот я всего лишь проверяю собранную им информацию и сделанные им выводы.

— Хорошо, о людях сведущих мы обязательно поговорим, но должен вам заметить, что всегда относился к самодеятельным, в том числе и журналистским, расследованиям с некоторым недоверием. Они зачастую выглядят наивными и, как бы это помягче сказать…

— Притянутыми за уши? Шитыми белыми нитками?

— Это вы сами сказали, — рассмеялся Венцель, отправляя в рот очередную добытую из булочки изюминку. — Люди, обладающие богатым воображением, а журналисты, безусловно, из их числа, склонны к поспешным и плохо обоснованным выводам. Они запросто передергивают, рассуждая: поскольку все жертвы из одной среды, поскольку есть люди, которые в той или иной степени были связаны со всеми жертвами, значит, в убийствах есть система. Далее следуют обвинения, порой еще менее обоснованные, чем выводы…

Денис не стал объяснять, что Эренбург с выводами не торопился, а в обвинениях настолько боялся ошибиться, что до последнего дня их даже бумаге не доверял.

— Журналист ограничен временем, — продолжал Венцель, — фактами и ресурсами, и при этом одержим безграничной верой в собственную проницательность и желанием решить задачу, не решенную специалистами. Я примерно представляю ход его мыслей. «…Я ничего не знаю наверняка, и все-таки я должен действовать. Но у меня нет времени заняться исследованиями, достаточными, для того чтобы рассеять мое незнание; кроме того, подобное исследование, возможно, займет неограниченное время. Значит, я должен решиться, не обладая знанием. Нужно действовать наудачу и следовать правилам, не слишком им доверяя. Я знаю не то, что какая-то вещь истинна, но то, что для меня все же лучше действовать так, как если бы она была истинна»… Ход ваших мыслей я обсуждать не стану. Вы кроме материалов, тщательно отобранных журналистом, обладаете еще и фактом его гибели, который наверняка кажется вам следствием его деятельности, так ведь?

— Ну, грубо говоря, да.

— Хорошо. Но давайте просто сравним вероятность того, что обычный журналист вдруг нашел истину, которую тщетно искали столь долгое время самые компетентные органы столицы, с вероятностью того, что число умалишенных (смягчим формулировку — число охотников до дешевых сенсаций) увеличилось на единицу. Вторая вероятность, как вы и сами понимаете, значительно больше. Конечно, эти соображения чисто психологического характера, и все же…

— Пусть, — кивнул Денис. — Но у меня встречное предложение: давайте сравним вероятность того, что Эренбурга убили, потому что он слишком много знал, и вероятность его случайной гибели. По-моему, очевидно, что первая вероятность теперь больше. Разве нет?

— Нет.

— Как — нет?!

— Погодите, вот не далее как третьего дня утром я наблюдал забавную картину. — Марк Георгиевич разломил булку и, обнаружив там целую горсть изюма, внезапно к нему охладел. Он смахнул со стола крошки, качнулся в кресле и прищурился, очевидно вспоминая. — Маленький мальчик идет по улице с мамой, чуть позади шагает солидный, пожилой человек. Вдруг мальчик делает резкий взмах рукой. Солидный мужчина срывается с места и пробегает тридцать метров с поистине спринтерской скоростью. События произошли последовательно, и чисто визуально между ними прослеживается четкая причинно-следственная связь: мальчик дал старт, мужчина побежал. На самом же деле события эти были абсолютно независимыми: мальчик отмахнулся от осы, а мужчина побежал, заметив приближающийся к остановке троллейбус. Совпадение по времени — чисто случайное, а мое воображение с легкостью отбросило в первый момент очевидные обстоятельства, нарушавшие красоту и комичность ситуации. Примерно так же сейчас поступаете и вы. Эренбург слишком много знал, предположили вы, значит, его убили. И тут же выстроили встречное предположение, как бы подтверждающее первое: Эренбурга убили, — значит, он слишком много знал…