В лесной глуши - Эухенио Фуэнтес

– Вы здесь? – спросил адвокат, не скрывая удивления.

– Я хочу вас кое о чем попросить.

Англада недоверчиво посмотрел на него, как банкир посмотрел бы на попрошайку, подошедшего к нему на углу.

– Да? – сказал он, не делая попытки открыть дверь.

– Мы можем поговорить внутри?

Купидо увидел, что его просьба не пришлась Англаде по душе, но отказать тот не осмелился.

– Узнали что-то новое?

– Нет. Поэтому и приехал к вам. Ничего нового нет, но я все еще думаю, что в дневнике есть факты, которые могли бы прояснить некоторые вещи.

Англада вздохнул, поднял руки и положил их на спинку стула.

– Вы что, продолжаете расследование?

– Да.

– И кто вас теперь нанял? – спросил адвокат. В его глазах читалась ревность, заостренная временем, прошедшим со смерти Глории, и безрезультатностью всех его хлопот.

– Никто, – ответил детектив. Он не знал, как объяснить свое поведение доступно. Но сделал усилие, чтобы выглядеть убедительным. – Мне не удается забыть об этом деле. Кроме того, я не могу примириться с тем, что оно не разрешено.

– А я было подумал, что вы пришли просить у меня еще денег, – улыбнулся Англада. – Но тотчас же вспомнил вашу манеру работать, и мне уже не кажется странным, что вы хотите продолжать ее за свой счет. Вы не адвокат. Вы хороший детектив, но адвоката бы из вас не вышло.

Купидо не перебивал его. Для того, о чем он собирался попросить, ему нужно было, чтобы Англада находился в благодушном настроении.

– Лучше бы вы забыли обо всем этом раз и навсегда, – продолжал тот. – У меня больше причин, чем у вас, помнить Глорию, и каждый день я пытаюсь забыть ее. Ее убил какой-то маньяк. Последующие убийства подтверждают, что тут нет никаких личных мотивов.

– Мне бы хотелось снова поискать дневник, – сказал Купидо.

Англада отрицательно покачал головой:

– Пустая трата времени. Мы тщательно все обыскали, не пропустили ни щели. Дневника нет ни дома, ни в студии.

– Позвольте мне попытаться еще раз. Только один. Что вам стоит? Вы должны сделать это для нее, – сказал Рикардо. Он чувствовал себя почти нелепо, произнеся последние мелодраматические слова, но знал, что адвокату будет очень трудно что-либо им противопоставить.

– Вы откопали что-то новое? Почему вы так уверены, что дневник спрятан в доме?

– Нет, – соврал сыщик. Он уже не имел перед женихом Глории никаких обязательств.

– Я не могу дать вам ключи, – сказал Маркос, снова отрицательно качая головой, и добавил: – У меня их нет. Два дня назад мне пришло письмо из адвокатской конторы в Бреде. Написано по всем правилам, вежливым тоном, письмо от коллеги к коллеге. Эти странные родственники Глории, живущие там, уже начали оформлять документы на наследство. Кажется, они спешат. До того, как все не прояснится, никто не имеет права туда входить. Квартира и студия останутся закрытыми. Они у меня ключей не просили, но я сам отправил их с ответным письмом.

Он развел руками, словно показывая, что они пустые и чистые, ничего в них нет, но Купидо не знал, верить ли словам адвоката. Сделать дубликат ключей – проще простого. Он не представлял себе, чтобы Англада так спокойно отказался от того, чем владела Глория, – от каких-нибудь драгоценностей, картин, личных писем и общих вещей, которые наполняют совместную жизнь. Он посмотрел на стены квартиры: там хватало места для новых картин. Купидо почувствовал, что в убранстве жилья произошло какое-то изменение, но не понял какое. Та же расстановка мебели в гостиной, та же чистота на кухне, такое же рациональное использование пространства.

Он встал, и Англада проводил его до двери.

– Сообщите мне, если узнаете что-то еще.

– Конечно, – ответил детектив.

Квартира Арменголя была на полпути к галерее. Купидо не надеялся чего-либо добиться этим визитом, но ведь и потеряет немного; в любом случае стоит попытаться.

Он два раза нажал на звонок и прождал больше минуты. Внутри было тихо, поэтому Рикардо механически нажал кнопку еще раз, а потом повернулся, чтобы идти к лестнице, не слишком разочарованный. И тут услышал приглушенные шаги, приближавшиеся к двери. Он поднял голову к глазку, зная, что Арменголь сейчас на него смотрит, и подождал, пока тот откроет дверь. Он был одет в голубой махровый халат, слишком яркий для первых дней ноября, теплых и таких сухих; волосы всклокочены, будто он только что спал, хотя из глубины квартиры слышался говор телевизора.

– Проходите, – сказал Арменголь, делая шаг в сторону.

Детектив прошел в маленькую гостиную, из которой виднелась кухня в полтора метра шириной. Сорок или пятьдесят квадратных метров жилья – вот и все, что позволяло жалованье, после вычета из него в начале месяца установленной суммы на содержание двоих детей.

Квартира оставалась грязной и неубранной: какая-то одежда на спинке стула, две пустые бутылки из-под пива на столе, пепельницы, полные окурков, докуренных до самого фильтра; пол, казалось, не подметался вообще, и на мебели лежал слой пыли, накапливающейся из-за неаккуратности хозяина.

– Садитесь, – сказал Арменголь, показав свои желтые, как зерна кукурузы, зубы. – У меня есть пиво, хотите?

– Да, спасибо.

Пока тот открывал холодильник, Купидо наблюдал за ним сзади: халат явно давно не стирали; тапочки и черные носки, доходившие ему до икр, позволяли видеть полоску тощих белых ног, почти безволосых. Либо Глория перед тем, как отправиться с ним в постель, плохо его рассмотрела, либо он просто так опустился за этот год одиночества, что превратился совсем в другого человека, постаревшего и печального. Дома он носил черные носки, из-за чего производил впечатление человека нечистоплотного, но в то же время его было жалко. «Так недолго и заболеть. Выпивка, сигареты и одиночество сжигают его, и в результате он растает как свеча», – подумал Купидо, глядя внутрь холодильника, почти пустого. Там виднелся только нарезанный хлеб, что-то темное, похожее на холодную закуску, и дюжина банок пива. Полная противоположность ощущению силы, превосходства, чистоты и ухоженности, исходившему от Англады. Два таких разных человека, разделившие в течение какого-то времени жизнь и постель с одной и той же женщиной. Нелегко понять ее, как сказала Камила, хотя это противоречие могло объясняться желанием взять от жизни как можно больше, отведать все предлагаемые ею блюда, вкус которых, соединяясь, становится лишь острее за счет их непохожести, как у устриц с лимонным соком.

– Вы забыли меня о чем-то спросить? – спросил Арменголь глухим и сиплым от табака голосом. Он стоял с двумя банками пива в руках, так и не открыв их.

– Я пришел попросить вас кое о чем.

– Не думаю, что могу помочь, – ответил тот с недоверчивым и унылым лицом.