День полнолуния - Ольга Покровская

Первым его побуждением было кинуться наутек в страхе. Но изображение манило его, притягивало, и Грушин остался на месте, нервно комкая бороду и чувствуя, как вдоль позвоночника бегут мурашки.

Видение продолжалось. Смешной пузатый человечек в кожаной косухе и кепке, из-под которой торчал курчавый рыжий хвост, посверкивая круглыми темными очками, вкатывался в игровой клуб. «Это че, я, что ли? — удивился Грушин. — Ниче се, мамон наел! Надо б фитнесом заняться, что ли, а то задница скоро в дверь не влезет».

Тот, другой Миша Грушин, замер посреди клуба, с вожделением оглядывая застывшие у стен подмигивающие лампочками игровые автоматы. «Блин, смотрит, как на баб голых! — поморщился Миша. — Ты еще облизнись, придурок!» Но Миша из видения не облизнулся, он стал жадно шарить по карманам, извлекая все имеющиеся купюры, а затем уселся за свободный автомат, сунул в рот сигарету и принялся запихивать купюру в приемник.

«На метро хоть оставил?» — хохотнул Грушин. Отчего-то смотреть на самого себя было неприятно. Он и не подозревал, что выглядит таким идиотом, когда азарт скручивает его в бараний рог.

Далее Миша из будущего принялся методично спускать деньги. Он совершал какие-то нелепые пассы руками, видимо надеясь, что это принесет ему удачу, прикладывался лбом к автомату, стиснув кулаки, бормотал мольбы. И всякий раз автомат лишь слизывал его деньги, выдавая на экран проигрышную комбинацию. Миша выл, орал, пинал автомат ногами и снова и снова совал в него купюры. В конце концов денег у него не осталось совсем. Тогда Грушин бросился к парню, сидевшему за кассой, и принялся пихать ему под нос часы:

— Слышь, ну будь человеком, возьми в залог! У меня бабло вышло, я завезу, клянусь, — вопил он.

— Отойдите от кассы, — брезгливо морщился парень.

— Ах ты урод! — возопил отчаявшийся Миша. — Да вы тут все жулики, обираете людей. Да вас запретить нужно!

Он схватил парня за грудки и принялся трясти его.

— Убери руки, придурок! — завизжал парень.

Тут же откуда-то из недр игрового клуба выросли два бравых охранника в черной форме и тяжелых ботинках. Они подхватили Мишу под локти так легко, словно он был не увесистым тридцатилетним дяденькой, а юной субтильной балериной, и поволокли его на улицу.

Выскочив из торгового центра, где располагался клуб, охранники повалили Мишу на землю и начали мутузить его ботинками. Тот поначалу пытался подняться и дать отпор озверевшим костоломам, но после очередного внушительного удара встать на ноги уже не смог. Лишь подвывал и пытался скорчиться на земле.

— Эй, что ж вы делаете, гады! — заорал Миша, глядевший в магический котел так, словно его били здесь и сейчас. — Ох, больно же! Ай, почки!

Он невольно охнул и прижал руки к животу, как будто и правда почувствовал, как туда входит обитый металлом носок ботинка. Его так захватило сознание творимой несправедливости, что он чуть было не нырнул прямо в озеро, в благородном порыве защитить слабого. Ну, собственно говоря, самого себя защитить от этих уродов. Впрочем, в последнюю секунду Миша вспомнил, что это всего лишь «кино», и остался на месте.

Миша из видения наконец обмяк и в бесчувствии повалился на землю, уже не пытаясь подняться. Один из охранников пнул его в последний раз. Другой махнул рукой: «Хватит с него на сегодня».

И они пошли прочь, оставив бедолагу Грушина, проигравшего все, что у него было, валяться окровавленным на задворках торгового центра.

Миша не стал смотреть, что будет дальше, он попятился назад и опрометью бросился прочь от подземного водоема.

— Ну уроды… — бормотал он на ходу. — Гипнотизеры хреновы. Намешали всякой бурды в чай. Это че ж, они меня против моей воли закодировать решили? Типа я щас как испугаюсь, что меня отметелят, так и перестану в автоматах бабло спускать? Да я, может, и сам бы рад… Не, но как они это устроили? Я же ясно все видел… Обкурили меня, что ли, чем-то? Или морок навели. Ну, теперь ясно, как они народ облапошивают… От такого у любого крышу сорвет.

Увиденное произвело на него удручающее впечатление. Захотелось поскорее выбраться из этого проклятого места, где каждый придурок с бритой башкой может посмотреть увлекательное кино про его будущее, на воздух. Он принялся метаться по коридорам, безуспешно ища выход и запутываясь все больше. В конце концов, отчаявшись найти дорогу самостоятельно, он истошно заорал:

— Эй, кто-нибудь! Как отсюда выйти-то, а? Помогите, уроды лысые!

Он уже не боялся того, что лама, узнав о его самовольстве, разгневается на него, что монахи выдворят его отсюда. Только об этом он теперь и мечтал.

— Сволочи проклятые. Заманивают в свою секту, — он уже забыл о том, что сам сбежал от монаха, чтобы осмотреть монастырь без посторонних. — Показывают свои дешевенькие фокусы, чтоб сбить человека с толку, а потом… Знаю я таких — продай свою квартиру, отдай деньги нам, и станешь свободным и просветленным. Блин, да отсюда бежать надо. И Саню, Саню спасать. Он мужик состоятельный, этот лама наобещает ему с три короба и раскрутит его отдать все бабло на восстановление монастыря. На их гадские фокусы!

Грушин метался по коридору, шаря в темноте ладонями по шершавой каменной стене. Галереи все не кончались, и дневного света было не видно. Он уже не мог вспомнить, в какой коридор сворачивал в самом начале, когда выбрался на открытую галерею. Оттуда хоть можно было попробовать вниз поорать. А в этом каменном мешке кричи не кричи — все равно никто не услышит.

Измученный, запыхавшийся, Миша остановился и сел на пол, привалившись спиной к стене. Он был почти уверен, что погиб, пропал в самом расцвете сил. Никогда ему не выбраться отсюда. Так и будет он здесь бродить, пока не сдохнет или не одичает совсем. Новая достопримечательность монастыря — бородатый призрак с фотоаппаратом. Грушин уткнулся лбом в сложенные руки и застонал.

«Черт, был же какой-то метод выхода из лабиринта… Сворачивать всегда в одну сторону, что ли? — в отчаянии думал он. — Главное ведь, если я отсюда не выберусь, какие фотки пропадут! Это ж готовая премия „Журналист года“! Не, надо идти, хотя бы назло этим оранжевым духовидцам». И Саню найти, Саню. Черт знает, чем они уже успели его напичкать.

Тяжко вздохнув, Миша поднялся на ноги и снова побрел в темноте, спотыкаясь и матерясь. Он давно потерял счет времени, коридорам, в которые сворачивал, ступеням, нишам и закоулкам. И сам не понял, как так вышло, что перед глазами вдруг оказалась тяжелая темная дверь. Та самая, за которой бог знает сколько часов назад исчез Тагильцев. Миша обрадовался ей, как родной, рванулся вперед, толкнул. Дверь поначалу не поддалась, затем чуть приоткрылась, но дорогу Мише преградил очередной лысый хрен в оранжевом балахоне.

— А ну свали с дороги! — рявкнул на него Миша, изо всех сил толкнул монаха руками и проскочил мимо него в помещение.

Комната, в которой он оказался, была просторной, но на первый взгляд казалась маленькой из-за низкого потолка и стен, окрашенных темно-красным. Со стен на Мишу глянули уже знакомые замысловатые узоры, сквозь линии которых проступали странные лица и силуэты, химеры или саламандры, черт их разберет. По углам комнаты курились в жаровнях какие-то ароматные травы, от которых у измученного Грушина немедленно закружилась голова. Изваяния Будды вытаращились на него всевидящими огромными глазницами.