Друзья Высоцкого: проверка на преданность - Юрий Сушко

Если же всерьез касаться вопроса родственных корней Владимира и Олега Далей, то в 1987 году сотрудники Музея А. С. Пушкина, давно отмечавшие удивительное внешнее сходство между ними, обратились к авторитетнейшему судебному эксперту М. Г. Любарскому, который после тщательной сравнительной экспертизы изображений В. и О. Далей пришел к выводу о несомненной принадлежности артиста к одной из ветвей знаменитого рода, а именно — является правнуком Владимира Ивановича в пятом колене. Вот так!

К этому кинорежиссер Иосиф Хейфиц добавлял не менее веский аргумент: «Черты этого родства, думается мне, существовали в личности Олега Ивановича. Он был настоящим русским интеллигентом, знал и любил русскую литературу, писал стихи, рисовал, пел — одним словом, был разносторонне талантливым человеком. Он обладал безукоризненным вкусом, отлично владел русским языком, что, как ни странно, хочется отметить особо, как, увы, редкое явление…».

В наследство от Бориса Михайловича Эйхенбаума, ученого с мировым именем, дочери Ольге Борисовне и внучке Елизавете достался цвет, живая классика современной советской литературы. Когда в 1949 году профессора Эйхенбаума отовсюду вышвырнули на улицу с «волчьим билетом» за «безродный космополитизм», его самые верные друзья — Виктор Шкловский, Юрий Тынянов, Михаил Зощенко, Ольга Берггольц — не отвернулись, а стали бывать в его квартире гораздо чаще, чем ранее. И какие тут устраивались застолья! Борис Михайлович долго не мог уяснить, откуда в их доме появляются столь изысканные закуски, выпивка. «Оля! — допрашивал он дочь. — Что это? У нас же совсем нет денег!» — «Все нормально», — кротко успокаивала она отца. Борису Михайловичу было невдомек, что дорогие сердцу гости появлялись в доме, по обыкновению, с очень пухлыми портфелями и первым делом заглядывали на кухню…

Олег дотошно расспрашивал и Олю, и Лизу об их легендарном отце и деде. Они знакомили его с оставшимися в живых друзьями Бориса Михайловича — тем же Шкловским, Ираклием Андрониковым, Вениамином Кавериным. Живое общение с «литературными памятниками» напоминало открытые уроки культуры. А им тоже было небезынтересно общение с талантливым молодым человеком. Андроников, слушая в исполнении Даля стихи Лермонтова, делал вывод: «Владеет секретом Яхонтова — секретом медленного чтения». А Шкловский называл Олега «человеком совершенного движения».

В питерском доме их соседом по подъезду был Виктор Конецкий, морской волк, капитан дальнего плавания, а главное — замечательный прозаик. «По прямой между нашими квартирами было метров двадцать, — рассказывал Виктор Викторович, — через этаж и лестничную площадку. Он только что счастливо женился. Тещу называл Старшая кенгуру, жену — Младшая кенгуру. Ни та, ни другая не обижались, даже радовались, когда он их так называл…»

— В подпитии он старался избегать близких контактов с кенгуру, находя приют у меня, — продолжал свой рассказ Конецкий. — Находил этот приют Олег в полном смысле слова явочным путем. Время года, день недели, время суток для него существенного значения не имели. Обычно я от души радовался неожиданной явке артиста, ибо выпивка — штука заразительная, и я составлял ему компанию.

Итак: «Половина третьего ночи: На пороге возник элегантный, пластичный, артистичный Олег:

— Т-с-с! Главное — тихо! Сумчатые не дремлют! Дай чего-нибудь выпить и увидишь замечательное кино… Не бойся: короткометражку! Только что где-то слышал сценарий…

Поезд проносится… Поезд, конечно, международный «Париж — Москва»: стекла блестят, занавески развеваются, Володька Высоцкий в вагоне-ресторане Гамлета разучивает «Быть иль не быть?..»

И так далее. Продолжать дергать цитаты из плотного текста Конецкого — большой грех. Лучше целиком прочесть этот рассказ «Артист», который Виктор Викторович писал с 1980 по 1983 год. Всего четыре странички.

Вскоре после смерти Олега писатель получил письмо из Москвы, от вдовы «артиста Олега Эн»:

«Осиротевший наш родной сосед! Я помню, как в твою незапертую дверь он приходил на ваш мужской совет. Душа его бывает и теперь с тобой. Открыта ей к тебе дорога. Ты передай, что я люблю его, как души любят Бога. Найди слова — я их теперь не знаю, всегда любившая его как женщина земная».

— Тогда, в 70-е, действительно тяжелый был период, — вспоминала Лиза. — Уже дошло до того, что надо было… на что-то решаться: мама не выдерживала, я не выдерживала. И мама сказала Олегу: «Поезжай-ка ты в Москву, потому что сил больше нет…» Даже дала 25 рублей на дорогу. Наутро он лишь сказал: «Ну, я поехал… Могу пока оставить ключи от квартиры у себя?..»

— Можешь.

И он уехал.

В Москве с Комсомольской площади («Трех вокзалов») сразу позвонил Высоцкому. Объяснил ситуацию, не стал скрывать: положение такое, что ему срочно надо остановиться. Высоцкий тут же сказал:

— Приезжай!

Глядя в окно троллейбуса, Олег про себя мурлыкал старую песню Высоцкого про черта:

Кончился коньяк? Не пропадем!

Съездим к «Трем вокзалам» — и возьмем!

Владимир, выслушав мучительную исповедь Даля, тут же повел гостя в спальню, открыл тумбочку — там, на полке стояли коробочки с каким-то препаратом.

— «Эспераль»! В переводе с французского — «Надежда». Вшивают тебе ампулу в задницу — и ты оказываешься, как на эшафоте или под прицелом, каждую минуту помня: хлопнешь хоть рюмку — все, кранты, смерть. Вот эти, слева, будут мои, а справа — твои… А там Маринка еще подвезет из своего «Парижска». Значит, делаем так. Я договариваюсь с Баснером (не композитором, не бойся ты, это его брат Герман, крупный спец по этим делам и внутренним органам), он все сделает. Но учти, — коллега по несчастью строго посмотрел, — перед этим минимум три дня — ни капли. Понял?

— Понял, — обреченно сказал Даль. — И сколько потом с этим жить?

— Два года. И еще. Маринка читала мне инструкцию, где сказано о последствиях. Даже кефир нельзя… Откинешь копыта. Когда мне первый раз вшили, Маринка даже конфеты проверяла: мало ли там ликера капля или еще что-нибудь…

Помолчал. Потом Высоцкий с какой-то яростью раздавил в пепельнице свой недокуренный «Winston» и сказал:

— А знаешь, Олег… Хотя наш «неистовый Виссарион» Белинский и красиво сказал, мол, пьянство есть не что иное, как русская болезнь непонятого одиночества, но эти слова для нас с тобой — не индульгенция и никак не оправдывают ни меня, ни тебя… Согласен? Значит, «Эспераль» с меня…

Невдомек было Владимиру, что Марина Влади хитрила ради его же здоровья. На самом деле срок действия препарата не превышал 12 месяцев.

1 апреля 1973 года Даль позвонил жене из Москвы: «Ну все, я «зашился». Лиза ему не поверила и сказала, что это неудачная первоапрельская шутка и не предмет для розыгрышей. Помолчала и бросила трубку.

На следующий день Олег был уже дома. Когда пришла жена, он молча снял брюки, и, повернувшись тылом, показал «заплатку»:

— Теперь веришь?

Впечатлительный Олег после визита к врачу по примеру Высоцкого шарахался даже от любимого шоколадного торта, опасаясь, что он пропитан ромом. И так два года?!.