Друзья Высоцкого: проверка на преданность - Юрий Сушко

Великое искусство не растолковывает, а намекает. Расширяет познание с помощью символов, а не конкретных предметов.

Все сказанное мною хочется заключить прекрасными словами Шона О”Кейси: «В Лире — скорбь мира, а в Гамлете — горе человечества».

Под впечатлением фильма Сергея Соловьева «Сто дней после детства» Олег не пишет классическую рецензию, а выплескивает сгусток наболевшего:

«Человек может иметь все — квартиру, деньги, автомобиль, дачу, собаку, должность, книжный шкаф, ключ от дачи, ключ от машины и ключ от квартиры, где деньги лежат.

Человек может иметь все — восход и закат, первую грозу и первый снег, первую книгу и первую любовь, первую двойку и первые слезы, первую радость и первое разочарование, первое желание и первый стыд.

Но каждый человек имеет свое начало, свое рождение, свое детство — именно свое неповторимое, свое неповторимое отрочество, свою собственную неповторимую юность.

Человек имеет право на неповторимость, на непохожесть.

Человек имеет право на открытие мира.

Человек — это достоинство любого века.

Человек рождается, чтобы умереть. Умереть собственной, не похожей ни на какие другие смерти.

Человек себе не принадлежит.

Человек — принадлежность общая.

Какой ты, человек?..

И обращается с просьбой к теще:

«Олечка! Это рецензия. Пожалуйста, перепечатай в 3-х экземплярах с полями. Если сможешь, отредактируй. А если видела фильм, дополни по своему усмотрению.

ьтяз йовт гело (читай наоборот) …»

* * *

Воротившись к своим «современникам», Олег легко вошел в спектакль «Валентин и Валентина», потом последовали «Балалайкин и Ко», «Провинциальные анекдоты», на телевидении — «Вариант «Омега», «Ночь ошибок», «Страницы журнала Печорина», в кино — «Горожане», «Не может быть!»… Мало? Поистине, «не может быть».

— Особенно гордился Даль своим Печориным, — говорил постановщик телеспектакля Анатолий Эфрос. — Он вообще очень любил Лермонтова. Хотя, может быть, этот спектакль и несовершенен, потому что очень трудно сделать классическое произведение на телевидении: очень малые возможности, маленький «пятачок». Нет воздуха, все стиснуто как-то… Когда кончился просмотр «Записок Печорина», Ираклий Андроников очень Олега хвалил. И Олег был счастлив. Он был буквально сверкающий — стал говорить что-то ласковое мне и другим, и глаза светились…»

Так что напрасно ранее Даль сомневался: «Мечтал об этом (о Печорине). А получилось ли, сбылось ли? Пока неудовлетворение…»

Шпионский телефильм «Вариант «Омега», название которого друзья-остроумцы сразу переиначили на «Вариант Олега», также имел успех. Фильм стал своего рода бенефисом актера, который объяснял просто: «Я поставил своей задачей сыграть себя, Даля Олега, в 1942 году, в таких обстоятельствах, в каких очутился разведчик Скорин. Здесь все поступки мои, слова мои, мысли мои…»

Он много трудился, а вот жене работать категорически запретил: «Ты больше пользы принесешь кинематографу, ухаживая за мной, а не сидя за монтажным столом… Там тебя можно заменить, а тут — нет. А те сто рублей, которые ты зарабатываешь, я тебе буду платить».

Ему нравилось, что все сидят дома: мама и теща — пенсионерки, жена ведет хозяйство. А он зарабатывает деньги. Когда в театре случались нелады, а в кино простои, и Олег с грустью обнаруживал пустой семейную шкатулку, он шел сдаваться «Кинопропабанде» (так Даль именовал Бюро пропаганды советского киноискусства), и с их «мандатом» колесить по стране, обеспечивая «творческие встречи со зрителями» (Высоцкий также пользовался в подобных ситуациях услугами БПСК, общества книголюбов, «Знание» и пр.).

Сосед Конецкий, наблюдая со стороны за «трудовыми успехами» Олега в кино, на ТВ и сцене, подаренными французской «Надеждой», как-то признался: «Ой, я тоже хочу! Надо же… какой он веселый и хороший…» И Даль в Москве повел друга к Герману Баснеру. Доктор сделал свое дело, и два года Виктор Викторович не пил. И за два года не написал ни строчки. Больше ни разу не «зашивался».

Лиза со страхом ждала момента, когда у Олега должно было кончиться действие «торпеды». В день «Ч» — 1 апреля 1975 года — она высматривала мужа, стоя у окна. И увидела — он шел с двумя авоськами, доверху наполненными пачками «Явы» (сигареты были в дефиците, а Дали курили безбожно). По его походке жена сразу поняла: трезв. От души отлегло. Еще полгода они прожили спокойно…

* * *

Ветеран советского кино режиссер Иосиф Ефимович Хейфиц оказался отважным человеком. Во-первых, взялся за экранизацию сложнейшей чеховской повести «Дуэль». Во-вторых, всеми правдами и неправдами протолкнул на роль фон Корена — Высоцкого, на роль Лаевского — Даля.

С Высоцким было все понятно, вернее, совершенно непонятно, кому и зачем понадобилось «с корнем вырубать его из любимой советской кинематографии». «Не надо — и все!».

А вот Далю едва не повредил курьезный случай. Вернее, он сам сотворил себе проблемы на «Ленфильме». Встретив однажды в коридоре директора студии товарища Киселева, Олег то ли из мальчишеского озорства, то ли по каким-то иным мотивам ни с того ни с сего приветствовал хозяина «Ленфильма», снисходительно хлопнув того по номенклатурной велюровой шляпе. С тех пор на студии он негласно был объявлен персоной нон грата.

Когда Хейфиц принес в кабинет Киселева на утверждение список актеров для «Плохого хорошего человека», то услышал из уст директора категорическое: «НЕТ!». Выждав паузу, настырный Иосиф Ефимович приехал к Киселеву на дачу и снова начал уговаривать. «Или я — или Даль!», — услышал он в ответ На что скромный дедушка Хейфиц сказал: «Ну… тогда… Даль». Спорить с патриархом, к тому же секретарем правления Ленинградского союза кинематографистов было не с руки…

Объясняя свой выбор исполнителей, Иосиф Ефимович вспоминал прежние инсценировки и экранизации «Дуэли»:

— Лаевский всегда трактовался как такой огромный мужчина с бородой лопатой и усами… В Александринке его играл Симонов… Могучая фигура… А что такое Лаевский, если вдуматься? Ему 23 года, мальчишка! Мне пришла идея, зачем же делать бородатого импозантного мужика, совершенно далекого от нас, когда я покажу человека, каким, мне кажется, он был на самом деле. Парнишку, чиновника, любителя выпить, поиграть в карты, парнишку, который приволок туда, в этот городок, женщину, бросившую мужа. Она ему быстро надоела, он не знал, как от нее избавиться…

И вдруг перед моими глазами предстал современный парень, с которым такая история вполне свободно могла произойти в наше время. И тогда я лишил Лаевского бороды и усов, и передо мной явился просто нервный, несколько злой… акселерат, как нынче говорят. И я подумал о том, что лучшим исполнителем был бы Олег Даль, человек нервный чрезвычайно, человек пьющий, то есть ему знакомы эти состояния. Он не должен их изображать. Человек, которому были понятны все низменные страсти Лаевского, и вместе с тем человек добрый, которому были бы понятны те резервы добра, которые в Лаевском есть. Так возник Олег Даль.