Восход памяти - Ядвига Симанова

– Дай время, и их станет как положено – двадцать два. Столько же и в Элизиуме. Видишь статуэтки на печи?

Мала разглядела низенький залавок, а на нем перетянутые красной тесьмой статуэтки человечков. Наполовину человечки были выкрашены белым, наполовину – черным.

А бабка меж тем продолжала:

– Черные – пришлые, ждут своего часа, и каждый час есть «узел судьбы», записанный задолго до нас в Архиве времени. Твоя душа так же ждала, когда молодуха Мала брякнется с лошади.

Мурашки пробежали по спине цыганки, несмотря на непрестанный шедший от печи жар.

– А белые – это… – Мала не закончила.

– Белые – замещенные людские души, те, кому уготовано праздно отплясывать в Элизиуме свой земной срок, не ведая ни горя, ни радости, ни пути, чтобы стать пылью, годной лишь на пропитание тем, другим – ждущим, пришлым, таким как ты.

– Что ж, судьба… – немного погодя проговорила Мала. – Не поведаешь, в чем – моя?

Проводница перемешала «карты», вытащила из колоды фотографию молодой цыганки Малы и положила ее на стол со словами:

– Ты – Верховная жрица. Ниже в несколько рядов ведьма разложила другие карты: черно-белые, цветные, вразнобой – сплошь незнакомцы. Ровно посередине легла фотография девушки – юной, светловолосой с ясными светло-серыми глазами. Мала не читала по фотографиям, но ей открывался лик судьбы во всяком предмете, что способен его отразить. И она изрекла название карты, сокрытой под миловидным личиком блондинки.

– Смерть! – произнесли ее губы.

– Смерть! – повторила старая ведьма. – Тебе ли, шувихани, не знать, что смерть одного знаменует начало другого? Смерть – еще не конец. Она, – длинный ноготь Проводницы уперся в «карту», – искупит твой грех, покуда твои ноги еще будут топтать эту грешную землю. Мы отзеркалим твою душу, и она получит новое рождение – в ней, в ее теле. Даже если ты умрешь раньше, Гидра не коснется твоей души, потому что она будет жить в ней.

Мала переводила недоверчивый взгляд с юной красавицы на фото на безобразную ведьму.

– Допустим, такое возможно, – сказала она. – Но как быть с природой? Моя, наша природа снова потянет вниз, в пропасть греха, и все повторится сызнова – не найдется ей места в следующей маршрутке.

– Э… нет! Не боись! У меня все схвачено. Но здесь все зависит от тебя. – Старуха искоса посмотрела на обескураженную Малу.

– Что от меня требуется? – спросила та.

– Проклятие! – смачно сквозь зубы произнесла ведьма, и три черные вороны, дружно каркнув, раскинули крылья за ее спиной. – Тебе нужно наслать на нее проклятие, чтобы преследовали ее худые мысли о собственной порченности и днем и ночью, чтобы силы все ее уходили на думы эти, и, покуда одолевать ее будет червь сомнения, не жить ей во грехе ни в жизнь; нет соблазна – нет греха, знаешь ли. По судьбе ей увечье грозит. Избежать она может его, да и починиться может, но ты уж постарайся, чтобы не избежала и не починила. Я, чем могу, подсоблю!

– В своем ли ты, бабка, уме, предлагаешь мне попортить самое себя?! Душу мою, и без того истомившуюся?! – возмутилась Мала, ударив кулаком по столу.

– О душе твоей исстрадавшейся я и пекусь! Пойми ты, дурна цыгануха! Невмоготу станет девице, придет она ко мне – ты уж смекни, как дорогу ей показать. И я тебе вновь услужу – отзеркалю ейную душу страждущую, и при жизни ее душа, твоя душа родится вновь, свободная от проклятия и от греха твоего свободная. Девица сама укажет вновь рожденной душе путь, что ведет не в бездну к кровавой Гидре, а ввысь. Чистая душа займет законное место в маршрутке и продолжит путь в высоту небес. На! Гляди!

Ведьма ткнула пальцем в фотографию новорожденного младенца. Мала прочла значение, что явил лик судьбы: Шут, вещала карта, душа, только пришедшая в мир, податливая, как сырая глина, начало отсчета и конец пути. Сердце Малы наполнилось сладким трепетом. Аркан Шута чудом преобразил затхлость старой избы в свежесть морского бриза. «Вот мое будущее, мой билет на белый парусник. Это буду я, кто поплывет на паруснике, подставляя лицо теплым ветрам и солнцу далекого юга…» Тогда-то Мала и приняла решение за себя и за светловолосую девушку, которой через год-другой с легкой руки цыганки суждено было делить одну с шувихани душу. В тот момент Мала, не прибегая к помощи старой ведьмы, увидала больничную палату, в которой с тяжелым воспалением легких лежит пациентка по имени Марианна, а в соседней палате – без сознания, на белых простынях – она сама, и обеих стягивает воедино незримый узел судьбы.

Решение цыганка приняла в один миг, но вслух спросила о другом:

– Ты сказала, скоро в колоде будет двадцать два аркана, двадцать две замещенные души придут из недр, откуда я родом, те, кто с твоей помощью займет место в маршрутке. А как же остальные пятьдесят шесть? Чтобы сложилась полная колода, нужно еще пятьдесят шесть младших арканов. Кто приведет их?

– Остальных приведет Вихрь! – произнесла Проводница. Она покрутила указательным пальцем, изображая спираль.

– Кто управляет Вихрем?

Ведьма пожала плечами, втянув тощую шею.

– Он сам по себе, – сказала она, – и с каждым днем набирает силу. Он создает замещение для всех остальных, кто влился в его поток, минуя переполненный Элизиум, в условленный день и час, когда сила его возрастет до неимоверных пределов и пятьдесят шесть молодых душ соберутся вместе, ведомые его волей и единой мыслью.

* * *

Мала, миновав пару весен, еле передвигая отекшими ногами, ступила на перрон железнодорожной станции Выхино, где ей предстояло согрешить вновь, теперь уж против самой себя, посеять в собственной душе семена сомнения, порчености, навеять морок. Когда все было кончено и поезд унес девушку в совершенной растерянности, раздавленную, обреченную, с отравленной душой, то самое посеянное сомнение явственно ощутила сама Мала. Тогда она еще не знала, что каждый новый день чертово сомнение Марианны с болью, горечью, нескончаемой чередой разочарований будет преследовать и шувихани бесчисленными отражениями в зеркалах.

Марианна продолжала ползти. Руки стали ватными, и само время затерялось где-то по пути. Марианне некогда было жалеть о времени или о чем бы то ни было еще, когда она вспомнила: смерть – это Гидра, от нее надо бежать. Бежать, когда ноги – разваренные макароны – протирают землю вместо того, чтобы идти. Ноги… Тело кольнуло острой иглой где-то внизу… еще укол. «Боже, как больно! Больно и невероятно», – пришла мысль следом. Девушка прекратила движение, с усилием дотянулась до ботинка и сняла его – так и есть, большой палец правой ноги немилосердно кололо. Она, опасаясь, что это всего лишь фокус ее помутненного сознания, сосредоточила всю волю, какую только могла напрячь, и импульс передался от мозга к нервам – палец пошевелился, чуть заметно, вкупе с болезненно щекочущими уколами, но пошевелился. Марианна, сидя в черной грязевой жиже в напрочь изгвазданном полушубке во тьме ночного леса, улыбалась. Слезы радости оставляли мутные дорожки на запачканных щеках.