Восход памяти - Ядвига Симанова

А из мрака за ветвями березняка навстречу ей двигалась тень. Она, остановившись рядом, приобрела плотные очертания. Некогда чистые кожаные ботинки встали вровень с ее оголенной ступней. В один миг просветления Марианна все поняла. Девушка подняла голову, лишь на секунду задержав взгляд на красивом лице мужчины. Тот наклонился к ней, помогая подняться. Но еще до того, как он помыслил что-то сказать, она что было сил влепила ему хлесткую пощечину, оставив на гладком лице полосу свежей грязи.

– Ты – мразь! – севшим голосом прохрипела Марианна, опустив обессилевшую руку Константину на плечо.

Потом он будет оправдываться, что сделал это для нее, – не для того, чтобы найти Вихрь, а именно для нее. Ему пришлось пойти на радикальные меры, потому что не было другой возможности высвободить ее разум из темницы, в которую она сама его заточила. Константин станет умолять о прощении за вынужденную необходимость действовать за ее спиной, добывать сведения у родственников и друзей о ее внезапных провалах в памяти или эпизодах несвойственного ей поведения, сопоставлять и отфильтровывать полученную информацию, чтобы в подходящий момент стимулировать в ней сильнейшее желание встать на ноги, доселе тщательно каждодневно подавляемое ложными императивами – следами прошлых неудач. Все это он объяснит потом, когда Марианна сможет его выслушать.

Однако он не мог знать, что и тогда, в лесу, она не считала его злодеем. Та пощечина вместе с отслоившейся с ударом грязью предназначалась не столько ему, сколько открывшемуся перед ней прошлому ее собственной души, которое она так по-детски пыталась прогнать. А Константин – не зло. Константин – мразь, решившая за нее, толкнувшая в грязь, заставившая разгребать ладонями мерзлый грунт, ползти из последних сил, продавливая локтями болотную жижу. Он – мразь, посмел сотворить такое с ее телом! А сколько других до него проделали то же с ее душой? В отличие от тех, других, у Константина хотя бы есть оправдание: выписка из истории болезни Марианны лежит на журнальном столике. Она так и не ознакомилась с предоставленным Константином доказательством, обосновывающим мотив его бесчеловечных действий – что подвигло его взяться за «лечение», не имея на то ее согласия. Ей и не надо было знакомиться с содержанием медицинских документов, когда она могла читать в душе Верховной жрицы.

Еще по пути домой, когда Константин вез ее, разбитую, раздавленную, в полусне, каплями дождя по ветровому стеклу слышалась монотонная интонация, сопровождавшая его сухую протокольную речь. Дескать, сразу как только к нему попала история болезни Марианны, обнаружились несостыковки, которые тут же бросились в глаза. По словам девушки, постигший ее паралич, вызванный поражением спинного мозга, неизлечим. Между тем в истории болезни стоял официальный диагноз: «Травматическая нейропатия нижних конечностей, обусловленная компрессией нервных волокон и каудальных ответвлений двигательных нервов, нарушением кровотока и повреждением мышц нижних конечностей». Если говорить человеческим языком, суть недуга сводилась не к поражению спинного мозга, бесповоротно блокирующему двигательные функции, а к периферическому поражению нервов в результате перелома. Функция периферических нервов восстанавливается с помощью физио- и электротерапии – было бы у пациента к тому желание и терпение.

– Коляска – твой выбор, – говорил Константин, – только ты забыла, как сделала его, захотела забыть. И никому не позволили вмешаться, не дала никому возможности повлиять на этот выбор. Твоя мама рассказывала, как ты прогнала их с отцом из палаты, стоило им заикнуться о желании побеседовать с твоим лечащим врачом, – твоя память стерла и это. На деле ты сама отказалась от лечения. Твой разум нашел повод раз и навсегда избавиться от необходимости карабкаться вверх. И да, это было так! Жить лишь затем, чтобы оправдать чьи-то ожидания – не лучше ли избавиться от самих ожиданий раз и навсегда? Инвалида никто не заставит каждый день приходить на работу и сводить дебет с кредитом, инвалиду родственники не станут капать на мозги: «Ну когда же наконец ты выйдешь замуж?», инвалид не станет терзаться вопросом: «Отчего я такая красивая и никому не нужна?»

Но Марианне все виделось несколько иначе. Не разум, не механизм вытеснения, а душа решила так – тогда, когда черные глаза цыганки Малы глядели на разложенные Проводницей карты. Цыганка избрала преодоление в искупление своего греха. Марианна избрала преодоление, дабы заполнить пустоту одиночества и избавиться от упреков социума с навязанными им ярлыками, которые каждый жизнепотребитель обязан на себя нацепить, как только приобретет их по акции в магазине «Реальность», как то: «жена», «хорошая мать», «успех», «карьера» и прочее, что липнет к нам как мухи на клейкую ленту, заслоняя собой указующий дорогу к собственной душе первоисточнику, Абсолюту, белому паруснику, наконец. Потому парусник так далек и недостижим в имманентной реальности, потому мы превращаемся в пустоголовых кукол, прыгающих через скакалку в темноте, искоренив всякую память о свете. А он меж тем совсем рядом – стоит лишь протянуть руку и поднять темное полотно занавеса. Так, неосознанно, разум Марианны отверг навязанные прежде ярлыки, заменив их одним-единственным под названием «инвалид», тем самым примирив ее с социумом, поменяв одно место в маршрутке на другое, иными словами, она продолжила путь.

А пока Марианна, укутавшись в теплый плед, согревала ладони чашкой горячего кофе, наедине с собой в своей квартире пытается осмыслить воскресшие воспоминания, сохранив при этом рассудок, ведь не каждый человек способен выстоять перед беспощадным ударом знания: мало того что ее, оказывается, проклял не кто-то, а она сама, и неслучайно, а следуя собственному продуманному плану, да и никакой то и не человек, если вдуматься, а представитель расы фиолетовых тараканоподобных существ, обитающих в недрах земли, попросту именуемых бесами. Мало того, она, Марианна, всего лишь промежуточное звено, существующее лишь затем, чтобы искупить грех цыганской ведьмы, шувихани, дабы очистить путь для вновь воплощенной души, заключенной в теле мальчика Акима, к белому паруснику, плывущему по серебристым волнам моря вечности. Но при всей немыслимости этой трансцендентальной абракадабры сильнейшее потрясение вызывал страх – страх первородный, ощутимый каждым вдохом, каждой частицей проклятой души и даже пульсацией, отдающейся в медленно, но оживающие пальцы ног, страх перед Смертью с ее разверзшейся пастью, подводящей итог всему и вся – пламя, забвение, небытие. «Смерть – это Гидра, – повторяла Марианна, разминая бледные пальцы ног, – от нее надо бежать».

Воспоминания о кровавой Гидре сделали незначительным все остальное. Марианна, отбросив мысли о гнетущем фатализме настоящего, наконец вспомнила о будущем. Достала из ящика зеркальце с откидной крышкой – наследство безумного доктора Тимура Сардоковича – и принялась разглядывать сменяющие друг друга цвета – настроения души мальчика АК-47. Палитра оставалась прежней, значит, ничего из ряда вон выходящего с ним не происходило.

Не упуская из поля зрения АК-47, Марианна сосредоточила максимальные усилия на своем лечении. Она регулярно посещала физиотерапевта, который проводил сеансы электростимуляции с применением импульсных электрических токов. На ее теле устанавливались электроды, посылающие в области поясницы и копчика электрические сигналы, чтобы стимулировать нейронные связи. Случай был запущенный, врач не давал долгосрочных прогнозов, не обещая восстановление, но и не исключая его. Оставалось надеяться и верить. Рожденное в болотной грязи желание бежать, означавшее для Малы замещение детской души АК-47, для Марианны обрело материальный аспект, преобразовавшись в непреклонное стойкое желание завершить преодоление не как планировала цыганка, а победоносно – встав на ноги! Тем не менее пока до избавления от инвалидной коляски было ой как далеко…