Разведывательно-диверсионная группа. «Кабарда» - Андрей Негривода

А сам Кабарда возвышался всем своим малым росточком над этой тушей, причем удерживал он в такой позе поверженного на землю «бычка» каким-то совершенно незнакомым никому, странным способом…

Рука, недавно сжимавшая пистолет, была неестественно вывернута и прижата к полу кроссовкой, надетой на ногу Кахи, а второй кроссовкой он прижал к полу голеностоп «ветерана»…

А вот в его руках был «АПС» и невесть откуда появившийся, огромный, угрожающего вида мясницкий тесак…

– Избушка-избушка! Повернись к людям передом, а ко мне задом, и… немножко нагнись! – проговорил Каха странным голосом. – Остренького, да еще и национального, говоришь, хочется?! А кинжал в жопу хочешь?!

Он довольно ощутимо кольнул «бычка» своим тесаком в задницу… так, что тот взвыл:

– В-ва-а-а-а-а-а-а-а!!!

– Не ори, «афганец»! Ты же, бля, десантник! Ты же, бля, в Шиндагарском отдельном полку служил! В разведке! Значит, мой коллега!.. А я точно знаю, что разведчики мужики терпеливые!.. – Каха надавил на ручку тесака сильнее. – А теперь снимай, гнида, орден, не тобой заработанный, и давай его сюда! Быстро! Или я тебе сейчас всю жопу на фашистский знак порежу!

«Бычок» кое-как дотянулся второй рукой до ордена на «тельнике» и рванул так, что треснула материя…

– Все!!! Хватит!!! – прозвучал немного хриплый голос, как выстрел. – Отпусти его, «братишка»… С него довольно!..

– Опа! – оживился Кабарда. – Еще один «ветеран» нарисовался! И тоже из Шиндагара? И много вас таких, бля?

Парень в «песочной» «афганке» подошел к Кахе, остановился метрах в двух и сказал:

– 345-й отдельный ПДП, с осени 80-го по весну 82-го… Старший сержант, замкомвзвода… Мой второй батальон стоял в Панджшере, в Рухе… Комбат – сначала капитан Фокстротин, потом майор Серебряков…

Об этом батальоне, о его командире с позывным Серебро и о тех парнях, что сидели в кишлаке Руха в самом сердце Панджшерского ущелья, были наслышаны даже они, пограничники, служившие на сотни километров севернее… И Кабарда опустил руки…

– Орден отдай… – парень протянул свою лопатообразную ладонь. – Это мой… Честно заработанный…

– Докажи!

Парень распахнул «афганку», приподнял тельняшку и явил на свет отвратительного вида рубец от левого соска до печени:

– Осколком садануло перед самым «дембелем», когда на Масуда ходили… Все кишки наружу вывалились… Хорошо, сразу с горки «вертушкой» сняли… Потом целый год отойти не мог… А ты сам?

– Пограничник… Мотоманевренная группа «Артходжа»… С осени 83-го по осень 84-го… Сержант… «Замок», как и ты…

– Списали?

– Так точно…

– Что имеешь?

– «За отличие в охране…»

– Тоже хорошо…

– Слушай… А на кой же ты свои награды вот таким клоунам даешь?

– Да-а-а… Пристал, как говно к жопе: «Дай поносить!»… Ну, я и дал…

– Седой! Дай я его сейчас кончу, а! – прорезался вдруг «бычок». – Я его щас зубами порву!

– Глохни, гнида! – рявкнул «афганец». – Не тебе, падла, моего «братишку» по Афгану зубами рвать!

Парень посмотрел на Каху и протянул ладонь:

– Меня Павлом зовут. Эти Седым окрестили…

И наш герой ответил крепким рукопожатием:

– Каха! «За Речкой» называли Кабарда…

– Вот и познакомились!..

– Слушай, Павел… А че ты с ними гужуешься? На кой они тебе? Это же бандиты!

– Не знаю, Кабарда… Так уж как-то вышло… – он посмотрел на Каху и «увесисто» так проговорил: – Значит, так… Я здесь пока за «бригадира», а поэтому… Теперь по ресторану дело буду иметь только с тобой, «братишка»… Сумму ежемесячную зафиксируем… Небольшую, чтобы вам тоже жить можно было… А Анвар… Знаешь… Пусть он лучше к себе на Кавказ уезжает… Это мой ему добрый совет… Не люблю я кавказцев!..

– А я? Я же тоже оттуда?

– Ты, Каха, – другое дело! Ты – «братишка»! А наши «братишки» имеют только одну общую национальность – русские мы! Понятно?

– А че уж непонятного, Паша?

– Ну вот и договорились…

…Они тогда действительно договорились…

Дань, взимаемая с ресторана «Кавказ», резко сократилась, «плохиши» перестали его посещать, видимо, нашли себе другое место, и в нем опять начали появляться приличные люди… Седой лично появился в ресторане за «данью» всего два раза – в середине августа, а потом в самом его конце…

Жизнь, казалось, вроде бы начала налаживаться, Каха уже собирался было ехать в Сухуми хотя бы на неделю, чтобы находиться рядом со своей женой, когда она станет рожать…

Анвар, конечно же, нервничал и ворчал по этому поводу, но понимал, что без Кабарды ему теперь не обойтись, и лезть на рожон не хотел… А еще он прекрасно понимал, что Каха обязательно вернется сюда, и, возможно, даже с молодой женой и ребенком, потому что, как оказалось, он наконец-то нашел себе занятие по душе – поварское искусство…

Все, наверное, именно так и было бы, но…

В их планы жестко, все изгадив грязными сапожищами, влезла бандитская действительность начала перестройки…

…13.20…

…Каха давал последние наставления своему помощнику, тоже какому-то дальнему родственнику Анвара, которого тот переманил к себе из сухумского ресторана десять дней назад, и уже собирался уезжать через несколько минут, потому что поезд на Адлер отправлялся в 18.05 с Казанского вокзала, а туда надо было еще добраться…

«…Чуть больше, чем полтора суток, 38 часов до Адлера, а там на электричке несколько часов, и я буду дома… – строил планы Кабарда. – Тамара говорила, что ребенок должен родиться числа 5-го примерно, так врачи сказали, так что я как раз успеваю!.. Эх! Хорошо бы сын родился!..»

Додумать такие светлые и радостные мысли ему не дал какой-то странный шум в зале ресторана… Словно кто-то очень громко ругался, а потом словно что-то громко упало, чего не случалось уже давно, с самого Дня ВДВ…

– Подожди, Гоча… – проговорил Кабарда. – Я сейчас посмотрю, что там, и вернусь, тогда и договорим…

…Картина, представшая перед глазами Кабарды, говорила сама за себя…

Официант, молоденький паренек-москвич, студент, подрабатывавший у Анвара, лежал на полу с расквашенным носом, а над ним возвышался в горделивой позе победителя тот «бычок»-недоумок, которого Каха 2 августа наказал за наглость… Он несильно, скорее для острастки, пинал официанта ботинком под ребра и проговаривал:

– Что же ты, гнида, на черножопых горбатишься, а? Тебе что, русских хозяев мало? Как же тебе не стыдно-то? А еще русским называешься, сморчок!