Мертвый разлив - Сергей Иванов

– И что мне в их праведности? – вопрошал он. – Надоели эти разборки: кто тут богоизбранная нация, а кто нет, – провались всё к аллаху! Еврейский нацизм ничуть не лучше другого, как и чёрные расисты недалеко ушли от ку-клукс-клановцев. Когда начинают диктовать, какому богу молиться и за кого выдавать дочь… Какая мне разница, кому платить, – лишь бы меньше! А сейчас уж и блюсты подкатывают – вот кого нам не надо. Как бы не полетело шаткое равновесие к пророкам!.. И вправду, что-то меняется последнее время. Новую волну, что ли, катят – только вот кто, откуда? Не дай бог, опять раскочегарят войну! Мало было прошлых…

Конечно, говорил не только Эмиль. Как и положено в свободной зоне, обмен шёл на равных: Вадим без сожаления делился сведениями о Крепости (взгляд изнутри), скопом выдавал все известные управительские «секреты» (слышал бы его режимник!), сыпал новостями, прогнозами, даже подозрениями; а взамен получал, чего не знал сам, – однако точно отмеренными порциями, баш на баш. Эмиль не был хапугой, скорее радушным хозяином, и угощал Вадима без ограничений – но только сластями и напитками. Информация же считалась товаром, а тут расточительство недопустимо. Впрочем, Вадим не был в претензии, разжившись немалым.

– Сами посудите, – доверительно говорил Эмиль. – Крутарей содержим мы (заслуженно или нет – другой вопрос), а вот кто, по-вашему, платит нам? Нельзя же всё выстроить на торговле да услугах – нужен базис!..

– Как у Маркса, что ли?

– Так получилось, что городские фирмы, вкупе с выпестованными гуртами, отошли Крепости. Я тут не виноват – меня не спросили! Как они ещё живут, я поражаюсь… Конечно, в этом городе не успели наплодить монстров, как в больших столицах, которым волокли всё и отовсюду, словно какому-нибудь Минотавру. Но и ваши не протянули б под колпаком долго, если бы не было отдушин. Каких, спросите вы? Понятия не имею! Я немножко смыслю в контрабанде – так этих каналов я не знаю. И никто не знает, даже сведениями о них не торгуют – это здесь, где продаётся всё! Значит, их просто нет, понимаете? – Торгаш зловеще похмыкал: – А с каким подъёмом трудятся крепостные, какими сплочёнными стадами следуют за «старшими братьями» и «отцами», как жертвуют последним для общего блага, на какие подвиги решаются ради Семьи, какими темпами растёт производство – всё это я знаю, можете не рассказывать. При лучшем раскладе ваши заводики да кабэшки поагонизировали бы годик-другой и благополучно испустили дух. Ан нет: дышат, шевелятся, даже чего-то выдают на-гора! Может, за Бугром у Глав блат и полное понимание?

– Тогда к чему такая изоляция? Если даже музыку не пропускают извне…

– Кстати, – вдруг сказал хозяин. – А почему вам не спеть? Вы же умеете – меня не проведёшь!

– «Охриплый голос мой приличен песне», – с ухмылкой процитировал Вадим. – По-моему, в вас рождается большой замысел.

– Понимаете, сударь мой, я вовсе не ханжа, однако не хочу затевать предприятий, в какие не смогу допустить дочь: все эти стриптиз-трактиры, гейш-клубы, массаж-салоны!.. Но от хороших мелодий и вправду «легко на сердце» – так почему этим не торговать? Менестрель и вышибала в едином лице – согласен на двойную оплату.

– И музыкант, – добавил Вадим. – И оформитель. А проповедник вам не нужен?

– Всё можно обговорить, – улыбнулся Эмиль, уже готовый перейти на деловые рельсы. – Репертуар, условия, гонорар… Нет? Жаль.

– Дарю идею, – сказал Вадим. – Развесить по стенам Крепостные воззвания, плакаты, лозунги – от посетителей отбоя не будет. Одни придут, чтобы оплакать потери, другие – чтобы ещё раз возликовать, поглазев с безопасного удаления на прежние дурости.

– Не тот контингент, – с сожалением возразил торгаш. – Деньги-то больше у молодых, а они этого не помнят – и слава труду, если честно. Вот музыкой их ещё можно увлечь…

– Увы, но я уже, наверно, отпелся, – вздохнул Вадим. – Разве иногда буду наведываться сюда и отводить душу в узком кругу – конечно, если ваши домашние разделяют ваши вкусы. Теперь меня больше волнуют губернские тайны, коих множество. На чём стоит Крепость: на костях или на болоте? Кто отлавливает девчушек по дворикам да парчкам и пошто обращает в фарш? Что за пташки порхают ночами и по чьи души прилетают? Что делается в глухомани и каково жить там? Наконец, что такое Бугор и как его перейти?

– Что такое Бугор? – повторил Эмиль, с удовольствием кивая в такт струнному наигрышу, которым его продолжал потчевать Вадим. – Сего не знают даже крутари, хотя только они туда взбираются. Некое загадочное явление, пропускающее через себя лишь товары, и то – с хорошим разбором. Желаете на него взглянуть?

– Желаю, – признался Вадим, плавно переключаясь на новую мелодию. – И полагаю, мне в этом помогут – к примеру, Валет, давний мой кореш.

– О, вы знаете Валета! – уважительно сказал торгаш. – Конечно, это ещё не король, однако очень, очень корректен – с ним приятно вести дела.

– Значит, его ещё не испортила власть.

Вскоре и не без сожаления Вадим оставил гостеприимную лавчонку, дальше двинувшись чуть быстрее, поскольку время поджимало. Теперь он присматривался больше к крутарям, благо тех нельзя было спутать ни с кем.

Рядовые крутари почти всегда стриглись бобриком, будто обтёсывали черепа в кубы, и дополняли их квадратными челюстями или, за неимением, квадратными обесцвеченными бородками. К чёрным кожанкам, усеянным стальными бляхами, полагались просторные брюки из плотной ткани, скрывавшие раскачанные бёдра (либо создававшие их видимость), и высокие бутсы со стальными носками и поножами. Серьёзное оружие к ним попадало редко, а всякую мелочёвку, вроде ножичков и кастетов, крутарики не жаловали сами, больше полагаясь на костистые кулаки, затянутые в толстую кожу, или короткие дубинки и тонфа, отобранные у блюстов. Дальность боя ограничивалась здесь длиною ног, поэтому управляться со всеми конечностями парни обычно умели неплохо, уже этим отличаясь от крепостных, то есть переходя в разряд людей вооружённых, заведомо опасных.

Однако в крутарском сословии ещё следовало утвердиться, с нижней ступеньки поднявшись возможно выше. Посему свежезачисленные юнцы отличались чрезмерной драчливостью, частенько провоцируя других на оскорбления, лишь бы доказать себя. На этом этапе, сталкиваясь с настоящими опасностями, отсеивалось немало задиристых петушков. В худшем случае такие гибли либо поддавались позорной панике. В лучшем – пугались на всю жизнь, злобствуя и отыгрываясь на слабых. Для поддержания духа такие с утра накачивались медовухой, благо здесь на неё ограничений не было, и в серьёзных стаях не задерживались, постепенно скатываясь на самое крутарское дно. Либо и вовсе возвращались в Крепость, под удушающее крыло управителей.

С возрастом и повышением ранга детская эта самолюбивость обычно уходила, ссыпаясь подобно щенячьей шерсти, уступая место рассудочности и хладнокровию старых норманнов, для которых выгода была важнее глупого честолюбия – точнее, честь как раз и состояла в том, чтобы выгадать больше. Если крутарь оказывался неспособен к трансформации, то пребывал в «шестёрках» до седых волос, сколь ни был силён и отважен, – и даже там его не подпускали к серьёзным делам. Ибо как можно доверять человеку, который постоянно что-то доказывает? В делах вообще не место амбициям – как говорится, «мухи отдельно».