Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

Один этот ответ показывает редкие ум и незаурядность Даниила. Этот ответ, к слову, был дан в 1249 году – ещё до появления под Владимиром Неврюевой рати… Как видим, князь Даниил смотрел на вопрос – подпала Русь под иго, или нет? несколько иначе, чем Ирина Карацуба…

И Иннокентий IV, и Даниил взаимно хитрили, при этом в 1254 году папа, всё же, прислал князю королевские регалии, и Даниил короновался в Дрогичине в обмен на уверения в поддержке его западными союзниками и обещание папы объявить крестовый поход против Орды.

Когда Бату проходил по Венгрии и Силезии и подходил к Далмации, Европа была в ужасе. Германский император призывал коллег-государей собирать войско, духовенство молилось, народ постился… Лишь французский король Людовик IX «Святой» (1214–1270), поддерживаемый матерью – регентшей Бланкой Кастильской, уверял, что, уповая на Бога и свой меч, «смело встретит варваров»…

Всё это было, впрочем, не более чем болтовнёй. Вскоре Людовик решил заняться более надёжным делом – организацией 7-го крестового похода на Восток, начавшегося в 1248 году, а затем – в 1270 году, и 8-го крестового похода, во время которого Людовик умер.

Что же до крестового похода на Бату, то Иннокентий IV действительно обнародовал буллу, где призывал к походу «богемский, моравский, польский, сербский и другие народы», однако ничем реальным это не закончилось. Власть папы в то время была велика, и «осечка» с помощью Даниилу была вполне объяснимой: Иннокентий IV предпочитал бороться против германского императора Фридриха II Гогенштауфена и поощрять Тевтонский орден в его завоевании польской Пруссии, Литвы и продвижении на русский Север. Даниила же Галицкого на Юго-Западе, как и Александра на Севере, просто провоцировали, что Даниил, к его чести, быстро понял и, несмотря на угрозы папы, в 1255 году отказался от всех обязательств перед Римом.

Даниил попытался противостоять Орде на свой страх и риск и вошёл в союз с великим литовским князем Миндовгом, который успешно воевал против ограниченных монгольских контингентов, посылаемых против него.

Жизнь Миндовга вполне схожа с жизнью многих русских князей: союзы с бывшими врагами, вражда с бывшими союзниками, борьба за власть с племянниками, которые его в конце концов и убили в 1263 году во время охоты…

Миндовг много лет уступал Тевтонскому ордену, позднее громил его войска, в 1262 году вёл переговоры о совместном выступлении против Ордена с Александром Невским, и в том же году заключил мир с галицкими князьями, успев повоевать и с ними.

А за семь лет до этого Миндовг оказался союзником Даниила. В Орде умер Бату, начались, как водится, распри, темником-наместником на Южной Руси был слабый Куремса, и Даниил решил рискнуть и освободить занятые монголами волынские города.

Увы, первоначальный успех был непрочным – Куремсу сменил решительный Бурундай, и в начале 60-х годов монголы, войдя на Волынь, ультимативно, под угрозой тотальных репрессий, потребовали срыть крепостные валы вокруг Владимира-Волынского и других городов, за исключением столичного Холма.

Постаревший Даниил укрылся в Польше, пытался склонить к выступлению против Бурундая поляков и венгров, но в том, естественно, не преуспел. В 1264 году он умер, и Галицко-Волынское княжество быстро пришло в упадок, разрываемое на части хищными соседями.

Либералы обвиняют Александра Невского в том, что он-де сознательно отказывался от союза с католическим Западом в пользу «союза (? – С.К.) с монголами» и подавлял-де стремление русских городов, и прежде всего – Новгорода, к расширению своих прав, поскольку в последнем случае, как утверждает Ирина Карацуба, «Русь неизбежно втягивалась в систему европейского права», а Александра-де «устраивала система правления, принятая в монгольских улусах»…

Но как мог Александр Невский, находясь «под боком» у Орды, проводить линию на конфронтацию с ней, если Орда навязывала свою волю и смогла сломать даже Даниила Галицкого, отделённого от Бату-Сарая и Каракорума пространствами Северо-Восточной и Южной Руси!?

Относительную самостоятельность сохранила тогда лишь боярская Новгородская республика – «господин Великий Новгород». Почти за полвека до нашествия Батыя Новгородская земля заключила первый торговый договор с немецкими городами и островом Готланд – так закладывались основы будущего Ганзейского союза, Ганзы.

Староготским словом «Ганза», означающим «толпа, союз», были названы торговые товарищества немецких купцов, объединившихся для взаимной помощи и защиты их торговли за границей. Полностью Ганзейский союз оформился значительно позднее – в 1367 году на съезде в Кёльне, но уже в XII веке он активно торговал с Русью. Проходивший по территории Киевской Руси путь «из варяг в греки» терял своё международное значение, однако сама торговля Европы с Русью и русским Севером не прекращалась, и главную роль здесь играл Ганзейский союз. В Европу шли пенька, смола, мёд, воск, меха. Из Европы – сукна, товары ремесленников. Из Скандинавии везли сельдь и треску.

Ганзейская торговля опиралась на три основные базы – две крайние и одну серединную, передаточную. Передаточной базой был немецкий Любек, расположенный у подножия Ютландского полуострова, на скрещении путей с Запада на Восток и обратно. Крайней западной складочной базой был фландрский город Брюгге, а крайней восточной – Новгород.

Во времена Киевской Руси Новгород на реке Волхов удобно стоял на пути «из варяг в греки», особым образом из других крупных русских городов не выделяясь. Нашествие Батыя и ордынское иго обошли земли Новгорода стороной, общий строй жизни там сохранился. И благодаря этому Новгород сохранил своё европейское значение, был районом почти поголовной грамотности и развитой культуры. В средневековом Новгороде мужчина и женщина пользовались равными правами. Если бы не ордынский Потоп, так бы было на всей Русской земле!

Центральные, северо-восточные и южные русские области подпали под власть Степи и деградировали. Казалось бы, общерусское значение Новгорода должно было неизмеримо возрасти, на Новгород должны были возлагаться надежды и упования, а Новгород должен был, с достоинством ощущая новую высокую общенациональную ответственность, принимать её на себя.

Увы, ничего такого не произошло, и даже в новых исключительных условиях системный русский центр на Русский Север – в Новгород, перемещаться не стал.

Почему?

С одной стороны, это объяснялось чистой географией… Это Пётр мог силой своей монаршей воли и в силу исторической необходимости перенести сложившийся за почти четыреста лет политический и экономический центр из древней «белокаменной» Москвы в новый «град Петров».

Но шаг Петра был оправдан во всех отношениях, начиная с системного и «знакового» его смысла. Новому государству, входящему в Европу сразу на равных, нужна была и новая столица, не отягощённая ни старыми традициями, ни старой знатью. Необходимо было также надёжно обеспечить контроль над возвращёнными России издревле новгородскими землями, отторгнутыми шведами. Надо было обеспечить и их защиту. Наконец, создание новой столицы расширяло географические границы реформ, связывая через Санкт-Петербург центральные районы страны с северными, с Архангельском и Беломорьем, с теми же Новгородом и Псковом.