Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3 - Бруно Бауэр

описывающее все историческое положение бегущего, одному случайному случаю; но мы не можем отрицать, что он невольно почувствовал, насколько это изречение всеобъемлюще, далеко идуще и обще; его содержание невольно должно было расшириться для него и занять большее пространство по отношению ко времени. Если, следовательно, он добавляет к случаю, послужившему поводом для этого изречения, приход Иисуса на Иордан с формулой «в то время», то он чувствует, что прошло по крайней мере столько времени, что он не может думать, что то и другое последовало одно за другим. С другой стороны, формула должна быть определенной, и автор не мог бы даже использовать ее, если бы у него не было представления о том, что карьера Крестителя была недолгой и что события быстро следовали одно за другим. Когда мы так ясно видим прагматизм синоптистов, когда одна и та же формула в один и тот же момент является и определенной, и неопределенной, будем ли мы по-прежнему уклоняться от признания того, что евангелисты не сообщают нам о времени крещения Иисуса?

2. Отказ крестителя.

Среди синоптистов только Матфей — самый поздний — сообщает, что Креститель знал Иисуса как Мессию в тот момент, когда пришел крестить Его. Иоанн не хотел представлять себя крестящим Господа, скорее ему нужно было быть крещенным им. То, что Марк и Лука не знали о таком отказе Крестителя — а значит, о реальной трудности, — не волнует апологета, поскольку, по крайней мере, Марк, предполагаемый эпитоматор, не может создать ему проблем, а Лука даже, кажется, приходит ему на помощь, когда сообщает, что семьи Иисуса и Крестителя были родственниками. Не означает ли это, заключает апологет, что оба человека были знакомы друг с другом или что Иоанн, по крайней мере, знал о «ранней жизни Иисуса» и теперь должен находить странным, что он, меньший, должен крестить Мессию? Четвертый евангелист, напротив, ставит богослова в затруднительное положение, поскольку, согласно его рассказу, Креститель прямо свидетельствует, что не знал Иисуса до крещения.

До чего же нужно дойти, чтобы распутать узел, который запутался настолько, что вряд ли найдется похожий? За какой из нитей, запутавшихся в разноцветном беспорядке, следует потянуться в первую очередь? Если мы попробуем за одну, то нам тут же помешает другая, намотанная поверх нее. И, конечно же, мы не должны порвать ни одну из них? Терпение и осторожность помогут нам.

Лука первый! Далее — второй и четвертый евангелисты! Поначалу кажется, что эти три нити наматываются в одном и том же порядке. Лука, рассказывая о крещении Иисуса, ничего не знает о том, что Креститель знал Господа и отказался крестить Его. И, тем не менее, тот же Лука привлекается в качестве свидетеля Матфея? Да, его предыстория! говорит апологет. Креститель уже знал Мессию во чреве матери, матери обоих знали и посещали друг друга, говорили друг с другом о необыкновенной судьбе своих детей, неужели теперь они должны были забыть, что они принадлежат друг другу по Божественному замыслу, неужели они не общались в молодости, неужели Иоанн не должен был хотя бы услышать о «ранней жизни Иисуса», под которой Неандер понимает историю его детства? Мы хотим видеть! Ибо, хотя мы имеем на это полное право, мы не хотим пока напоминать себе, что эта история детства принадлежит только идеальному представлению; мы хотим встретиться с апологетом на его поле, на поле письма, насколько оно еще является для нас общим с ним, т. е. еще не исследованным. Мы можем не участвовать в игре с невинным, беспристрастным Марком, которого для апологета как бы и нет, но который, к его ужасу, явится — чтобы опрокинуть апологетическую конструкцию. Но богослов узнает четвертого евангелиста. Как это можно понимать! Все, все должно быть принесено в жертву богословскому страху. «Я не знал Его», — эти слова Крестителя уже не столь определенны, чтобы не означать обратного.

Мы снова просим терпения, богослов уведет нас далеко от цели, мы снова должны пройти долгий путь, чтобы достичь истины, но, конечно, путь, имеющий цель, не будет скучным? Скучным только для богословия, которое одним могучим предложением превращает «нет» в «да» и усердно и широко только тем, что повторяет это предложение в тысяче книг!

«Я не знал Его» теперь означает: по сравнению с моим позднейшим знанием об Иисусе «все, что было раньше, представлялось мне незнанием». О небрежности четвертого евангелиста, о том, что он ни единым словом не намекнул, что Креститель понимал под своим прежним незнанием лишь относительное! О неловкости, с которой он позволил Крестителю говорить так, как будто хотел, чтобы это незнание было понято как абсолютное! Так вот чего ждал четвертый евангелист, что будет написано или, может быть, только возможно будет написано другое место Писания, из которого его читатели смогут заключить, как понималось это невежество бегуна? Нет, говорит Неандер, здесь опять идет апелляция к другой точке зрения рассказа, «евангелисту Иоанну было особенно важно утвердить весомость божественного свидетельства», через которое Креститель узнал Господа как Мессию. Как известно, в четвертом Евангелии Креститель говорит, что знамение при крещении Иисуса было дано ему и обещано Богом ранее, чтобы он узнал Мессию в том человеке, над которым оно было явлено при крещении. Но если бы Иоанн Креститель действительно «услышал о чудесных обстоятельствах рождения Иисуса» и затем «ожидал», что Он может быть Мессией, то ему не понадобилось бы это лицо. Еще в утробе матери он был верующим и отдавал дань уважения Мессии, а теперь, после того как он в течение многих лет имел возможность видеть Самого Мессию и слышать о чуде Его рождения, он должен был так изменить свою природу и нуждаться в новом знаке? Он заслуживал наказания, а не нового чуда.

Или же если он по какой-то причине наказал мессианство Иисуса, то личина была столь же мало нужна, поскольку его наказание должно быть достаточно подтверждено последующим ходом истории.

Да, отвечает Гофман, Креститель знал Иисуса как Мессию еще до крещения, но «о действительной природе Мессии и о глубинном смысле мессианского имени «Сын Божий» Креститель был так же мало осведомлен до этого события, как и его современники. Нас удивляет не только то, что чудо должно внезапно преобразить теоретические представления и обогатить их совершенно новым содержанием, но еще больше — эрудиция апологета, которая оставляет наши знания по этому вопросу далеко позади. Он наверняка пользовался источниками, которые нам пока не удалось найти. Четвертый евангелист, по крайней мере,