Легкий завтрак в тени Некрополя - Иржи Грошек

Жрать дома было нечего. Я слонялся по квартире из комнаты в комнату, смахнул с туалетного столика Агриппины безделушки и косметические принадлежности, притащил из библиотеки изрядное количество книг и разложил повсюду в ее спальне. Я решил переселиться в комнату Агриппины, как наследник по прямой линии, и даже не сменил белье на ее постели, для наглядности. Потому что теперь я имел право на все – от простыней до империи. Вскоре голод выгнал меня из дома, я запер квартиру и спустился в кафе. «Немного еды и выпивки», – солидно приказал я трактирщику, а сам пытливо принялся разглядывать немногочисленных посетителей, разыскивая среди лиц рыжего Агенобарба. Но либо он хорошо в этот вечер загримировался, либо его попросту не было в этом кабаке. Не беда – еще встретимся. От выпитого вина и закуски я пришел в благодушное настроение, поэтому, когда за мой столик подсел молодой Отон, я не прогнал его прочь, а выслушал внимательно и любезно. Еще во времена моей матушки молодой Отон блистал при дворе и славился своей родовитостью, богатством и любовными связями. «Негоже, – сказал Отон, – вечер коротать в одиночестве, негоже». Я был полностью с ним согласен.

Всякий раз в беседе со мною Отон превозносил прелести Поппеи Сабины. Мол, красива Поппея и страстна, и чиста, и в постели, и все прочее… Действительно, как пишет Тацит, у этой женщины было все, кроме честной души. Мать Поппеи слыла первой красавицей своего времени и даже снялась для обложки журнала «Плейбой» в каком-то году, когда купальные трусики были еще до колена. Поппея располагала средствами, речь ее была обходительной; природа щедро одарила Поппею всевозможными талантами: девяносто сантиметров окружность груди, шестьдесят в талии и восемьдесят девять в бедрах. В общественных местах Поппея показывалась редко, и всегда пряди ее волос закрывали половину лица – то ли видела плохо правым глазом, то ли потому, что это ей шло.[25]Но под личиной скромности Поппея предавалась разврату, одинаково не считаясь ни со своими мужьями, ни с чужими. Где предвиделась выгода, туда и спешила Поппея Сабина, из чего можно заключить, что в общественных местах, среди бела дня, ее ничего не прельщало. И вот, когда Поппея пребывала в супружестве с одним римским всадником, к ней подкатил молодой Отон с предложением, от которого Поппея могла бы отказаться, да не захотела. И немного спустя их прелюбодейская связь была скреплена браком, чтобы Отону не прослыть сутенером в местном отделении полиции.

Молодой Отон неосмотрительно превозносил прелести своей жены, то ли от пылкой влюбленности, то ли с какой другой целью. Наверное, он пытался разжечь мою страсть к Поппее, чтобы совместное обладание одной женщиной улучшило его материальное положение, а также усилило его влияние при моем дворе. И теперь, сидя за моим столиком, Отон говорил, что все горячо желают Поппею, но только я поистине достоин разделить с Поппеей ложе. Что, безусловно, сделает меня счастливейшим из людей за какую-то ничтожную сумму. Эти и другие слова, полные соблазна, не замедлили возыметь на меня действие, и я решился познакомиться с Поппеей еще раз и поближе. Мы с Отоном поднялись и вышли из кабака… Поппея ожидала нас на улице и сразу же пустила в ход свои чары, притворяясь, будто совершенно покорена моей красотой и не в силах противиться страсти. Отон рассудил так – что если возникло между нами чувство, он тоже не будет чинить препятствий для влюбленных, и требуется только сверить часы, когда ему завтра забирать Поппею. Мне показалось, что Отон несколько обиделся, как муж, который вынужден потакать прихотям своего императора, но мучается в душе и жутко ревнует Поппею. Ведь он так восхищался ее красотой и талантами незадолго до этого. И я предложил Отону посетить мой дворец вместе с Поппеей. Он несказанно удивился, все еще не веря в удачный исход дела, но я успокоил его чувствительную натуру звоном монет, и молодой Отон с радостью согласился. Втайне Отон только и мечтал использовать возникшие узы между мною и Поппеей для продвижения по службе. Отон мечтал состоять в моем ближайшем окружении, что каждому станет ясно после прочтения книги тринадцатой «Анналов» Корнелия Тацита…

Я закупил вина и всяческой снеди, и мы поднялись ко мне в квартиру. Мы – это я, император Нерон, молодой Отон и Поппея Сабина. Неугомонный Отон продолжал нахваливать свою жену и даже показал мне некие документы, которые официально подтверждали его право на обладание Поппеей Сабиной по закону. «Так что с полицией не может быть никаких неприятностей», – добавил Отон, очень довольный своей предусмотрительностью. Он откупорил все вино сразу, все девять бутылок, как будто я собирался что-нибудь от него утаивать и прятать в холодильник. Мы расположились в гостиной, прямо на паркете, для чего отодвинули стулья и кресла куда подальше, чтобы они не мешали нам чувствовать себя на полу вольготно. Поппея Сабина вначале поглядывала одним глазом то на меня, то на Отона, а потом потребовала двойной оплаты за свои труды. Она отказывалась пить и есть, покуда этот вопрос оставался открытым. «Ну как?» – спросил у меня тогда Отон. «Очень хороша», – подтвердил я, думая, что Отону будет приятно услышать мой лестный отзыв о Поппее. «Как с оплатой?» – уточнил Отон, прихлебывая прямо из бутылки. «Цена божеская», – согласился я, потому что всякая потаскуха может рассчитывать только на то, на что способна от природы. А если она требует двойной оплаты – значит, способна на большее. Поппея Сабина сразу же повеселела, хлебнула вина и заложила пряди волос за ухо. Моментально под правым глазом у нее обнаружился синяк. «Ударилась», – пояснила Поппея, и больше мы вопросов оплаты не затрагивали. «Как твое здоровье?» – спросил у меня Отон, и я заверил Отона, что здоровья у меня хватит. «Ну, будь здоров!» – поднял Отон тост за своего императора и вытащил из кармана пачку презервативов. Завидя эти премилые приспособления, Поппея Сабина посчитала, что прелюдия уже закончилась, и поспешила в ванную комнату. «Чего ты хочешь?» – спросил у меня молодой Отон, пользуясь временным отсутствием Поппеи. Я хотел безраздельной власти над миром, хотел, чтобы рыжий Агенобарб прекратил паясничать и корчить из себя императора, я хотел отстроить заново Рим после пожара, хотел восстановить свой Золотой дворец, внутри которого сделать пруд, подобный морю, и поля, пестреющие пашнями, а главный зал должен был вращаться и днем и ночью безостановочно вслед небосводу. Я хотел разыскивать под землей несметные клады, прорыть канал от Рима до Праги, и только тогда, я хотел сказать, можно жить по-человечески. «Тогда я начну, а ты подключишься…» – вздохнул Отон. Так тяжко вздыхает человек, обязанный выполнить свой супружеский долг вопреки желанию. Тут из ванной вернулась Поппея Сабина уже в одних чулках. «Туфли надень», – приказал ей Отон, и я подумал, что хорошо, наверное, быть женатым человеком и отдавать приказания направо-налево. Поппея надела туфли, а Отон разделся. Я заметил, что Отону совсем не хотелось исполнять свой супружеский долг и получать неземное удовольствие. Поппея очень старалась, чтобы вырастить из маленького Отона большого Отона или хотя бы полусреднего, но у нее совсем ничего не получалось. Стоя перед Отоном на коленях, Поппея насвистывала староиндийскую мелодию на сломанной флейте Отона. Как я слышал, эта мелодия называлась «Камасутра», и все здесь зависело от мастерства исполнительницы, как от Паганини, который любил поупражняться на одной струне. Только у Паганини эта струна была натянута, а у Отона – нет. Поэтому Поппее приходилось рассматривать этот инструмент как флейту и дудеть на ней, перебирая пальцами. Впрочем, невеликая длина была у флейты Отона – как у свистульки. «Сейчас», – сказал Отон, рассматривая потолок и прихлебывая из бутылки. «Меньше бы ты пил», – недовольно пробурчала Поппея, которая желала потрудиться сегодня вдвойне. «Замолчи, сука, – огрызнулся Отон, – дай подумать о чем-нибудь приятном». Конечно, я мог бы выкупить Отона из трудного положения, но не посмел вмешиваться в семейные отношения. Поппея вздохнула и продолжала играть. Она засунула свистульку Отона целиком себе в рот, вместе с кастаньетами, она выпустила кастаньеты обратно, она щелкала по кастаньетам пальцами, а испанской музыки все равно не получалось. Тогда Поппея решила плюнуть на музыку и использовать последнее средство. «Сейчас», – повторил Отон, сопровождая свои слова убедительным жестом, когда Поппея ускакала за каким-то чертом на кухню. Она погремела в холодильнике и прибежала обратно, держа на ладонях кубики льда… И тогда Отон запел по-настоящему: «О-сана-оу-сана-гей-сана-гоу!» Поппея Сабина со злорадством стиснула его кастаньеты между кубиками льда. «Сана-гоу-сана-гей-суперстар!» Я весело подпевал Отону. И удивительное дело – свистулька Отона стала расти и превратилась в подходящий инструмент. Не рискуя дальше своим благополучием, Поппея Сабина повалила Отона на пол, как бревно, и уселась верхом на Отона. Так изображают прогрессивные художники ведьму на помеле. Туфли ей мешали, но Поппея Сабина лихо развернулась вокруг оси Отона и стала приближаться ко мне, перебирая ногами. Теперь туловище Отона волочилось за ней по полу. «О-сана-оу-сана-гей-сана-гоу!» – продолжал завывать Отон, ударяя башкой по паркету. При чем тут деньги, никаких денег не жалко, чтобы увидеть все это. «Тебе хорошо видно?» – спросила у меня Поппея и подпрыгнула несколько раз на Отоне. Кривоватенькая флейта то появлялась, то исчезала. Да только странное дело – подобные фокусы не вызывали у меня ничего, кроме смеха. И Поппея Сабина об этом догадалась. «Нет, – воскликнула она, – двух импотентов мне просто не выдержать! Я требую тройной оплаты!»