Легкий завтрак в тени Некрополя - Иржи Грошек

Диндим-кастрат и старик совместно возятся с Эглой,

Но остается лежать праздной на ложе она.

Силы у этого нет, а тот по годам бесполезен,

И возбуждают себя все понапрасну они…[26]

«Премиальные! – поддакнул из-за спины Поппеи поверженный Отон. – Ты согласен на премиальные?!!» Конечно же я был согласен. И от этого Поппея пришла в неистовство. Она кинулась мне на грудь и жарко расцеловала. «Не переживай, – шепнула мне Поппея, – что-нибудь придумаем. Я великая мастерица на разные штучки…» Освобожденный Отон моментально увял и, приподнявшись на полу, грустно поглядывал на свою теперь уже свистульку. «Так, мальчики, – деловито похлопала в ладоши Поппея Сабина, – не расслабляться!» Она велела мне раздеться, чтобы взглянуть – с чем ей придется иметь дело. Я, хихикая, снял брюки, и Поппея заметила, что я не совсем безнадежен. «Хорошо бабам, – сказал Отон, – они безразмерные». А мы с Отоном выглядели как два старых крючкотвора. Время от времени меня разбирал хохот, и я ничего не мог с собой поделать. И с Поппеей тоже. «Ладно, – сказала Поппея Сабина, – посмеялись и хватит. Кем ты себя чувствуешь?» – обратилась она ко мне. И я моментально вспомнил…

…Что Поппея Сабина только поначалу строила из себя влюбленную дуру, а потом держалась со мною надменно, искусно разжигая страсть и ревность, заявляя, что она, мол, замужняя женщина и не желает расторгать брак с Отоном. Никто не может сравниться с Отоном, даже я, император Нерон, не умею держаться с таким достоинством, как несравненный Отон, у которого все качества прирожденного властителя. А я, презренный, опутанный наложницами, пребываю в грязи и низости. Раздраженный до невозможности подобными речами и сопоставлениями, я вынужден был отослать Отона в глухую провинцию, чтобы выслушать новую порцию оскорблений в свой адрес. Теперь Поппея требовала отпустить ее вслед за мужем. Она насмехалась надо мною, называя «маменькиным сыночком», лишенным свободы действий. А когда я все-таки женился на Поппее, она физически уничтожила всех любовниц, некогда состоявших при моей особе. Отрезанную голову нежнейшей Октавии принесли Поппее во дворец, и Поппея истыкала отрезанную голову иголками, заставляя меня наблюдать за этим…

«Я – император Нерон!» – возвестил я миру. «Отлично-отлично, – воскликнула Поппея, – становитесь на стол, мой император!» Я залез на стол и возбудился от собственного величия. «О!» – сказала тогда Поппея, приблизилась и облобызала мои колени. От этого я возбудился еще больше. «Пади ниц, ничтожный!» – прикрикнула на Отона восторженная Поппея Сабина, и тот грохнулся о паркет всеми членами. «Простите нас великодушно, мой император, – взмолилась Поппея, – что не признали вас моментально. О, Нерон! Жалкие твои рабы просят о снисхождении!» Я не выдержал сладостного напряжения и снизошел на Поппею семяизвержением. «Еще! Еще!» – стонала Поппея, прыгая возле стола, как девочка под дождем, и собирала мои капли в протянутые ладони. Я поднатужился и выдал ей последнюю порцию, как Зевс протек на Данаю в виде «золотого» ливня, да только сказочки все это про «золотой» ливень. А на самом деле Зевс обрушился на Данаю спермой, иначе – каким образом у Данаи мог родиться сыночек по имени Персей? В мифах Древней Греции так и сказано, а христиане выдумали «золотой дождик», чтобы оправдать собственное «непорочное зачатие». И нет ничего плохого, если бог сошелся с женщиной, чтобы получилось какое-нибудь подобие. Ну хоть какое-нибудь, а то ведь расплодилось столько паразитов, которые неизвестно как произошли… От обезьян, наверное…

«Ну ты даешь!..» – сказал Отон, глядя на мое семяизвержение. Он все еще лежал на полу «ниц» и только приподнял голову. «Если бы я мог кончать от разных слов… – Отон почесался и добавил: – Я бы читал книги и смотрел телевизор… и все!» Да, мы, неординарные личности, должны проживать отдельно от людей, чтобы не смущать их своими возможностями. Мы боги, когда захотим. Мы, как фантомы, бродим среди человечества, как привидения – немножко на том свете, немножко на этом. Гении среди нас – явление такое же частое, как и сумасшедшие. Мы состоим из двух половинок – безумной одаренности и гениального безумия. И люди нас не понимают. Я пригласил Поппею Сабину к себе на стол, чтобы немного скрасить разницу между мною и остальным человечеством. Так мы и стояли на столе, как две античные статуи, глядя на поверженного Отона, которого некстати разбил радикулит. Он кряхтел на полу и никак не мог разогнуться. Вероятно, сквозняками ему продуло голую поясницу.

И тут, совсем уж некстати, во входную дверь зазвонили и забарабанили. «Кто это?!!» – испуганно спросил Отон и моментально разогнулся. Я величественно пожал плечами, хотя подобным образом барабанить и звонить мог только один человек на свете. Мать моя Агриппина…

Бани, вино и любовь ускоряют смертную участь.

Надпись, обнаруженная в бане

«Ибо истинны и праведны суды Его! потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим; и взыскал кровь рабов Своих от руки ее».[27]

Яна Райчек – это я. Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Господи, с чего же начать?.. Я впервые увидела Валерию в двенадцатилетнем возрасте. «Познакомьтесь, дети! Эта девочка будет учиться в вашем классе». Триста километров от Праги, мне казалось, что наш городок – богом забытое место. Но тогда страною управляли коммунисты, которые обещали рай на всей земле и в каждом населенном пункте. Никто этому не верил, но все надеялись. Было велено оставаться на местах, чтобы сошедший на землю рай не застал тебя в дороге. Впрочем, до определенного возраста я не задумывалась – как жить, где жить и почему жить именно так. Твердила, как молитву, как «Отче наш…»: «Империалисты – наши враги», а когда приготовилась над этим поразмыслить – империалисты стали нашими друзьями. А на прилавках магазинов появились совсем другие куклы, и вот уже через пару месяцев после Бархатной революции мне стало казаться, что этими куклами играли мы с самого детства. «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Барби и Кен въехали на блестящем драндулете…

Валерия покрутила тогда носиком, разглядывая наш класс, и присела за стол неподалеку от меня. Я сразу же захотела ввести Валерию в курс дела – кто из девчонок тут ходит в лидерах. И чего я только ни вытворяла на этом уроке. Передавала направо и налево записки, громко хмыкала по всякому неподходящему поводу, треснула раз десять книжкой по голове впередисидящего мальчишку и добилась, что меня выгнали из класса с настоятельной рекомендацией – пригласить в школу родителей. Когда я гордо покидала класс, Валерия показала мне язык, и стало ясно, что мы подружимся.