Фейри с Арбата. Гамбит - Татьяна Богатырева

– А говорил, никогда не нализываюсь! – Тут же расхохотался, хлопнул его по плечу. – Нормально, братан, не кисни! Щаз мы по пивасику, и все как рукой…

Руку Ильяс перехватил, вежливо положил на стол и очень вежливо сказал:

– Засохни, младенец.

Допил бульон, искоса глянул на Лильку – она сидела на подоконнике и украдкой кидала на гостя любопытно-опасливые взгляды. Видеть ее в роли смущенной старшеклассницы было странно, и вообще как-то неправильно она реагировала на Вовчика.

Самого же Вовку младенцами и пожеланиями засохнуть было не смутить.

– Слышь, я чего, вообще, пришел-то. Напомнить – будем вечером праздновать, чтоб ты был. Вдвоем. У меня для тебя подарочек.

– А может, не надо подарочков? – без надежды на понимание спросил Ильяс.

Он от прошлого два месяца лечился. Вовчик ради лучшего друга расстарался, нашел черную стриптизершу, красивую и экзотичную, как орхидея, вот только справку от доктора с нее не потребовал. А зря. Негритяночка принесла не то птичий грипп, не то свиную чуму – в общем, мерзкую мерзость, передающуюся воздушно-капельным путем.

– Надо, – уверенно заявил Вовчик. – Тебе понравится. В общем, вечером жду. Насчет формы одежды так: тебе как художнику – свободная, а даме – в перьях. То есть в вечернем.

Ну да, в перьях. Очень в Вовкином стиле. Сколько Ильяс его знал, всегда таким был: обаятельный хам, добрейшей души пофигист и вообще благородный разбойник. Своеобразная помесь Робин Гуда, того, что из сериальчика восьмидесятых годов, с Витькой Корнеевым. Только на вид чистый Робин Гуд, по крайней мере был, пока ему не взбрело в голову остричь патлы и выкраситься в блондинистый ужас. Познакомились они лет тринадцать назад, в Питере, Вовчика занесло из Первопрестольной на студенческий тусняк – и заносило в Питер еще несколько раз, к их общей подруге-художнице. А потом Ильяс столкнулся с ним в Москве, когда только переехал и искал, где бы обосноваться. Собственно, и Рублево выбрал из-за Вовчика – тот и сам тут жил и другу присоветовал. Вовчик был единственным, кто знал молодого-амбициозного-талантливого-бесштанного Илью тогда-еще-не-Блока. С теми, кто знал уже не такого молодого и не совсем бесштанного, а почти восходящую звезду, за круглосуточной работой пополам с тусней прозевавшую рак, Ильяс не общался. Принципиально. И в Питер не ездил, тоже принципиально.

Лилька фыркнула в чашку и пробормотала под нос:

– А в Средние века это вроде считалось наказанием. В смысле в перьях. А теперь – пожалуйста, модный наряд.

– Хм. Что-то в этом есть, – почти искренне улыбнулся Ильяс: сейчас Лилька походила на синичку, маленькую и нахохленную. – Тебе пойдет. Точно.

Вовчик посмотрел на него как на идиота. Лучший друг не понимал, что Ильяс нашел в этой бледной моли. А может, просто привык, что Ильяс не слышит, что там пищат его модельки, и тем более – им не отвечает.

– А? – Лилька подняла глаза и уставилась на него недоуменно. Потом так замотала головой, что чуть кофе не разлила. – Я? Нет-нет, я никуда, и вообще… нет. Извини.

И снова уткнулась в чашку.

Вовчик хлопнул Ильяса по плечу:

– Ладно, приходи один. Найдем тебе конфетку на месте.

– Сами разберемся, – буркнул Ильяс, вместо того чтобы послать Вовчика лесом. Все равно без толку.

– Не умеешь ты пить, – посочувствовал ему Вовчик и смылся.

Смываться вовремя он умел даже лучше, чем хамить, и потому почти никогда не бывал бит. А временами хотелось, ох, как хотелось. Вот как сейчас. Уж точно хотелось больше, чем смотреть в глаза Лильке. Он сам ненавидел пьяных свиней и очень хорошо знал, что эти свиньи могут учинить. Особенно если ты – мелкий и слабый, а свинья здоровенная и пьяная в дрова.

Когда Ильяс, заперев дверь, вернулся на кухню, Лилька невозмутимо жевала бутерброд и запивала второй чашкой кофе. Послал Бог пофигистку, уже привычно подумал он. Лучше б ругалась, честное слово, тарелку разбила об его голову, что ли! Тогда можно было б потом помириться… Черт. Попозже, мириться – попозже!

К горлу подкатила тошнота, бульону не нравилось в организме. Может, лучше кофе?

Лилька, как обычно, угадала – или просто привыкла, что кофе он хлещет литрами. Помахала огрызком бутерброда в сторону кофейника и осторожно уточнила:

– Может, правда, лучше пива?

От одной мысли о пиве и пьяных свиньях снова затошнило. Кофе, только кофе! Или гильотину.

После третьей чашки в голове прояснилось, и до него дошло, почему Лилька не хочет на тусняк. Боится, что он снова нажрется. И надеть ей нечего, женщинам всегда нечего надеть.

Оставив ее на подоконнике, пошел раскапывать шкаф в студии. Помнится, там оставалось после очередной рекламы очередного бутика нечто бирюзово-золотистое, безразмерное и открытое… ага. Есть.

На бирюзово-золотистое Лилька глянула как на живую гадюку.

– Это я не надену! – Она поежилась и одернула рукав водолазки. – И не пойду никуда. – Подумала и добавила на всякий случай: – Уговаривать не надо, я не кокетничаю, я правда не хочу.

Что-то снова было не так.

– Капелька, я не могу к Вовчику не пойти. А без тебя… – скривился, подумав, сколько там будет «конфеток», которым очень хочется ключи от квартиры, а можно сразу банковскую карту, ну или на худой конец жирный заказ на рекламу. – Пить не буду, обещаю. Хватит уже.

Лилька скорбно вздохнула:

– Ладно. Но в водолазке! Или рубашку надену.

Нет, это определенно было неправильно. Слишком легко она согласилась, и почему рубашка-то? И эти рукава еще!

Бросив платье на стул, он подошел к подоконнику. Попытался взять ее за руку.

Лилька немедленно сделала вид, что обе руки у нее страшно заняты и в ближайший год не освободятся.

– Ну я же ем! – Сунула ему под нос огрызок бутерброда, вдруг так не поверит.

Значит, пьяные свиньи. Черт.

– Может, расскажешь, что вчера было? Мне стыдно, но я не помню.

– А я не знаю. – Она пожала плечами. – Я поздно пришла, принесла тебе кофе и легла спать. Ну слышала из студии «Крематорий».

Ильяс покивал и поймал руку с останками бутерброда. Мягко поймал, даже не сжал. Она закаменела, словно руку судорогой свело, и глянула укоризненно – а в глубине глаз был страх. Пугать ее дальше не хотелось, совсем не хотелось, но надо было выяснить масштабы бедствия. Потому он задрал рукав водолазки…

– Не трогай!

Она отдернулась, уронила бутерброд на пол и снова натянула рукав на синяки.

Ильяс отступил на шаг, сглотнул ком в горле. Было стыдно и мерзко, а еще он совсем не помнил, что же натворил.

Помотав головой, спросил:

– Прости, я… я сильно тебя обидел?

– Не обидел, – неохотно ответила она. – Напугал. Ну и… – Прикусила губу и стянула водолазку. – Вот…