И телом, и душой - Екатерина Владимирова

Почему?… Потому что боялся повторения того, что было девять лет назад?! Но, черт возьми, прошло столько лет! Неужели он мог себя так обманывать, уверяя в том, что звонит ей лишь для того, чтобы проверить, что она не натворила глупостей?! Неужели он мог быть настолько глупым и слепым, уверяя себя в том, что все дело лишь в этом?! Кого он уверял и в чем?! Себя, ее?…

Тогда, девять лет назад, она заставила его поволноваться за себя. Не специально, конечно, он сам себя накручивал и постоянно волновался о том, где она и что делает, выясняя все до последней детали, потому и названивал жене чуть ли не каждые пять минут. Проверял.

Но тогда, девять лет назад, это было необходимо, это было продиктовано обстоятельствами.

И он старался ее поддерживать. Да, вот таким странным способом. Но ведь у него получалось!

Лена успокоилась. Не сразу, конечно, но успокоилась. И глупостей больше делать не будет.

А он… Он сходил с ума и по сей день.

Как быстро его волнение за нее переросло в привычку?! И когда привычка переросла в нечто большее, чем просто глупая и бессмысленная попытка узнать, все ли с Леной в порядке?!

Почему ему было уже не просто нужно, ему было до боли в груди необходимо позвонить ей?!

Максим стиснул зубы и зажмурился сильнее, нахмурив брови.

Это была уже не привычка…

Девять лет слишком большой срок для того, что обычная привычка следовать правилам переросла в закономерность. Или оправдание — самому себе.

Или… нечто большее, чем просто оправдание.

Нечто такое, что не поддавалось разуму, что невозможно было объяснить или осознать.

Это можно было прочувствовать, пропустить через себя зарядом электрического тока, до дрожи в теле, до боли в кончиках пальцев, до частого биения сердца, до онемевших рецепторов, до жара в ладонях.

Чувство, которое не поддавалось логике, которому были подвластны только ощущения.

Нервозность, апатия, злость… Задыхался, сдерживался, сходил с ума…

Все собственнические крючочки его натуры надоедливо и упрямо дергали за веревочки его ревности…

Где она, с кем, чем занимается?…

А телефон своим глухим молчанием давил на ушные перепонки и сводил с ума этой звонкой тишиной.

Максим снова зло чертыхнулся, обматерил себя с ног до головы, приказал взять себя в руки.

Скоро совещание, а он растекся по кабинету лужицей и пускает слюни по телефону! Черт побери!

Максим одним резким движением вскочил с кресла и бросил ненавидящий взгляд на стол.

Но почему же этот чертов телефон молчит?! Издал бы хоть какой-нибудь звук!

Но из динамиков слышится лишь гробовое молчание.

Мужчина тяжело вздохнул, потом резко выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы, сжал руки в кулаки.

Как долго он уже не выходил на связь с женой?… Как долго она сама не звонила ему?…

Обозвав себя безумцем, которого пора отправлять в дурдом, Максим стремительно подошел к окну.

Нет, он не сумасшедший. Не сумасшедший…

Снова тяжело вздохнул, уткнувшись невидящим взглядом в пол, и опираясь руками на стекло.

Нет, он не сумасшедший. Он просто наркоман, помешанный на жене, как кто-то на героине. Вот и все.

Частое сердцебиение почти оглушает, дыхание вырывается из груди тугими толчками, словно разрывая грудь, а надоедливые мысли терзают мозг своей гадкой навязчивостью.

Просто Лена могла бы позвонить ему, сообщить, чем занимается, рассказать что-нибудь, черт, да просто сказать, как прошел ее день! Ведь это нетрудно… Просто набрать его номер.

Но она молчала.

А он обещал себе, что не станет ограничивать ее свободу больше. Не имеет права. Никогда не имел.

Это ограничение давило на нее.

Не поэтому ли она вчера отправилась к его родителям, ничего ему не сказав? Боялась, что он запретит? А он бы точно запретил! Без него — да где это видано! Он бы придумал кучу разных причин, привел кучу доводов, чтобы не отпускать ее одну. Сорвался бы с работы и помчался к ней, на другой конец города…

Да, казался бы себе еще большим психом, чем он уже казался, но его бы это мало волновало.

Он бы приехал, забрал ее, и они поехали бы к Колесниковым-старшим. Вместе.

Он ограничивал ее свободу. Все эти годы ограничивал… Контролировал, угнетал своим вниманием, четким тоталитаризмом и консерватором. Казался излишне деспотичным, и именно по этой причине, его не любила Аня, лучшая Ленина подруга. Считала его деспотом и тираном. А он всего лишь… волновался!

Черт побери, ведь изначально, у его контроля были причины! Разве не так?!

Тогда, девять лет назад… Да он чуть с ума не сошел! От страха. За нее.

Поневоле станешь контролировать каждый ее шаг. Чтобы не испытывать страх.

А последующие девять лет сделали свое дело безукоризненно. Не было и дня, чтобы он ни позвонил, чтобы ни написал, чтобы ни спросил о том, как прошел ее день, вскользь, коротко, может быть, грубо… Но он переживал и волновался. А эти звонки — сначала формальность, необходимость, из страха, от волнения, а потом по привычке, как по кругу, потому что уже не мог иначе. А еще позднее по причинам неизвестным и ему самому — потому что это было необходимо ему самому.

Все девять лет, по привычке, как по накатанной колее, вновь и вновь по замкнутому кругу…

А сейчас… вчера… вдруг понял, четко осознал, что больше не может ее контролировать. Ей уже не девятнадцать лет. Она уже не та маленькая девочка, какой была. Она уже не нуждается в его контроле.

Но как же сложно избавиться от привычки?! Как — если ОНА стала ему настолько нужной?!

Не потому ли он сейчас пытается справиться с диким желанием не схватиться за телефон и не набрать наизусть заученные цифры ее номера?! Услышать голос и разорвать от счастья этих звуков весь мир?!

Максим чертыхается в голос, готовый послать все к дьяволу и набрать ее номер, а телефон оглушительно начинает трезвонить.

Максим резко оборачивается. Сердце колотится в груди, как сумасшедшее.

Это не Лена. И Максим, сдерживая ярость, скрипя зубами, медленно двигается по направлению к столу.

Звонит секретарша, и Максим включает громкоговоритель.

— Да? — грубо, наверное, но не этого звонка он ждал, не на него надеялся!

— Максим Александрович, — проговорила Марина осторожно, — вам звонит Лика Нуварова.

— Черт, — сквозь стиснутые зубы выдавил он. Только ее-то ему и е хватало!

— Соединять? — медленно, с опаской спрашивает Марина, боясь реакции начальника.

— Соединяй, — коротко бросил Максим, тяжело вздохнув, и, садясь в кресло, поднес трубку к уху