Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

Заглянул внутрь.

На задней стенке крепился фотографический портрет молодого человека, смотревшего немного прищурившись, как будто против солнца.

Ящик, напоминающий почтовый, оказался мемориалом в честь кого-то молодого свана, погибшего в этих местах.

Этот памятник, условные обозначения на камнях (бело-красными полосками, похожими на перевернутый флаг республики Польша, обозначены здесь все тропинки к историческим местам) – и больше никаких следов присутствия человека.

От отвесных скал отделилось небольшое облачко и поплыло по ущелью, ежесекундно меняя очертания.

Прислонив велосипед к большому валуну, я зашагал по склону.

Пройдя метров сто, повернул голову налево.

И тогда я увидел Адиши!

Спрятавшееся в самой глубине ущелья, всеми своими башнями, похожими на десяток ферзей, оно повернулось в сторону заходящего солнца.

Вот почему Сванетия, начинающаяся за перевалом Угири, носит название Вольной. Ни один десант не смог бы пройти незамеченным и взять осадой эту крепость.

Сначала рваными в клочья простынями, а потом густой, цельной пеленой, туман окутал дома и башни, казавшиеся заброшенными.

Блюдо, которое подала на стол хозяйка, называлось ташмжаб – дословно «сегодняшний сыр завтра».

Ташмжаб – это свежий сыр, отлежавшийся 24 часа, после чего в него добавляют муку и соль, а затем жарят на сковородке.

Секрет блюда не в специях или особенностях рецептуры, а в молоке.

Молоко с пастбищ Адиши считается самым густым и питательным в Сванетии.

Хозяина дома зовут Тарзан. Это имя – очередной пример гротеска и пристрастия сванов к героическим прозвищам.

Но только если, к примеру, Спартак в сванском контексте звучит гордо и величественно, то, услышав имя Тарзан, я с трудом подавил смех.

«Кто вас назвал Тарзаном?»

«Одна женщина…» – ответил тот, потупив взгляд.

«Тарзан – сто литров водка», – подшучивает над ним сын, и отец (крепкий мужчина за 120 килограмм веса) добродушно улыбается.

В другом селе Вольной Сванетии, Ушгули, живут братья-охотники по имени Лаэрт и Гамлет.

К счастью, в отличие от персонажей шекспировской трагедии, эти двое никогда не вызывали друг друга на дуэль.

Очевидно, здесь, в Сванетии, не особо верят в карму литературных героев; не верят, может быть, потому, что здешним жителям хватает собственной.

По сей день в сванской семье рождение мальчика и девочки – принципиально разные события. Помню, как однажды поздравлял своего друга свана с рождением ребенка.

«Кто у тебя родился? Мальчик?»

«Нет», – холодно ответил тот и перевел разговор на другую тему.

Сколько бы ни родилось в сванской семье дочерей, отец никогда не будет счастлив – ведь ему некому передать свою фамилию и секреты клана.

Поэтому сегодня, в день праздника Личанишоба, в руках махшви, ведущего службу, прихожане оставляют не голову и ногу барана (как принято у мохевцев), и даже не драгоценный ошеек или мясо под хребтом – эту лучшую часть туши для шашлыка.

Махшви (сванский старейшина) выкрикивает заклинания на празднике Личанишоба

На деревянных вертелах махшви подносят самое ценное, что только есть в теле жертвенного животного, – свежеподжаренную печенку!

«Джигар», по-грузински «печень», значит намного больше, чем просто орган или часть тела.

Для грузина или армянина, для любого кавказца, «джигар» – это самое глубокое, сокровенное, внутреннее.

Джигар одновременно означает и сердце, и печень, и закадычного приятеля. «Этот человек – моя печень!» – говорит грузин, характеризуя своего друга; того, кого чувствует нутром.

Поэтому именно печенку жертвенного животного отдают сваны Святому Георгию, приходя просить продлить их род.

О празднике Личанишоба ничего не известно за пределами Сванетии. Это семейное торжество двух родов: Авалиани и Калдани, испокон веков населявших Адиши.

В Бечо старик Иламаз сказал мне: «Приезжай в Адиши сразу после Квирикоба. Может быть, тебе будет интересно…»

Старый хитрец не сказал больше ни слова. Только прибыв на место, я мог оценить всю степень его лукавства: Иламаз не просто знал о готовящемся мероприятии больше других – этот праздник был их давней семейной традицией, вероятно, даже более древней, чем празднование календарного Нового года.

При въезде в Адиши я обратил внимание на обширные заросли люпина, которым покрыты склоны ущелья. Люпин (lat. lupinus), или так называемая «волчья трава», некогда использовалась в Сванетии для церковных церемоний: еще в прошлом веке его связки клали перед молитвой возле иконы.

О культе волка, существовавшего в этих краях задолго до того, как патроном Грузии стал Святой Георгий, мы уже говорили.

Но кто такой Святой Георгий, так чтимый грузинами, и что означают приносимые ему жертвы?

Во всем мире его чтут как покровителя воинов и путешественников.

Жители Балкан обращают к нему молитвы о ниспослании дождя, грузины молят о защите от врагов и продлении рода. На Ближнем Востоке Святого Георгия знают под именем аль-Хадр и дают ему обеты, испрашивая благополучие близким…

Около полутора тысяч лет назад в Греции, а точнее – в Византии, культ Святого Георгия заменил поклонение Дионису – богу вина и плодородия, покровителю всего дикого и необузданного в человеке; если угодно – богу «нецивилизованного эго».

Известно, что храмы в честь Св. Георгия сооружались на местах поклонения этому божеству, и праздники в его честь совпали с «дионисиями», приходившимися на конец апреля – начало мая и конец ноября – начало декабря.

Жертвоприношения, в том числе массовые – тоже остаток традиции древних, дохристианских времен.

Как писал знаменитый кембриджский антрополог и историк религии Джеймс Фрезер, «во всех случаях, когда относительно бога известно, что он питается мясом определенного животного, мы можем допустить, что первоначально это животное было не кем иным, как самим этим богом».