Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

Представители семьи Гиоргобиани, которая входит в число «рыцарей Фуста» – целый клан, спустившийся из Сванетии в Рачу.

Эта фамилия – сванского происхождения, но каждый грузин знает, что так не могут звать человека, которому нечего скрывать.

Любая из сванских фамилий указывает на принадлежность ее обладателя к какому-то месту: например, Авалиани происходят из села Адиши, Хергиани – из Местии.

Но «Гиоргобиани» говорит лишь о том, что некий сван, скрывая свое настоящее имя, хочет подчеркнуть преданность любимому грузинскому святому.

Итак, единственное, что можно сказать об этих людях с уверенностью, это то, что их предки когда-то спустились с гор, унеся с собой некую тайну.

Может быть, если бы я остался дольше в Ушгули, мне удалось бы вблизи рассмотреть молчаливых рыцарей Фуста, внешне не отличающихся от других престарелых горцев в потертых войлочных шапках.

Ведь каждый грузинский старик выглядит как человек, которому есть что скрывать. Только один хранит секрет старого ружья и пули, некогда выпущенной из него; другой помнит уже только о своем винном погребке и зреющем в нем урожае; третий же оберегает то, о чем никогда не расскажет досужему путешественнику, а может поведать лишь самому стойкому и прозорливому из своих сыновей. Если же у него не будет наследника, цепочка порвется, и сокровище сванов будет похоронено в пещерах горы Ушбы, Тетнульда или еще где-то в тайниках Вольной Сванетии, Рачи или самой Колхиды.

И это еще одна из причин, почему исступленно, год за годом, сваны приходят к маленькой церквушке села Адиши, чтобы попросить их покровителя принести в дом мальчика, который продлит их род и состарится, передав свое знание новым мальчишкам, по каким-то неведомым причинам не спускающимся с гор, а остающимся жить и стареть в стране волков.

Мы не виделись года три, и первый вопрос, который он задал мне, звучал, как минимум, странно.

«Ты когда-нибудь чувствовал холодный нож у себя в животе?» – спросил Коба, глядя печальными глазами.

У меня в голове прокрутились, одна за другой, несколько мыслей:

«Что я сделал такого, что могло так задеть его?

Есть ли у меня еще время, чтобы это исправить? И, наконец, „Может, все это шутка?..“»

Я смотрел на лохматого, диковатого грузина, казалось, только что спустившегося с гор, чтобы неожиданно вынырнуть из киевского метрополитена. Неожиданно для всех, неожиданно, может быть, для себя самого…

«Ты когда-нибудь чувствовал холодный нож у себя в животе?»

Не знаю, хорошо это или плохо, если пресс напряжен, когда в живот входит колющий предмет… Или лучше, чтоб мягкие ткани были расслаблены?.. Говорят, падая с девятого этажа, лучше не напрягать мышцы. Тогда, мол, больше шансов, что после приземления лепешке можно будет придать прежние контуры. Не знаю, не пробовал. И никогда не чувствовал холодный нож у себя в животе.

И тут вдруг – Коба… Откуда он вообще взялся, с этим вопросом?

Может быть, за время отсутствия я сделал что-то не так, и теперь он хочет, чтоб я заплатил за свои прегрешения? А может, он попросту свихнулся?

Еще неизвестно, кто из нас выглядел более одичавшим: Коба, спустившийся с гор, или я, выползший из своей городской берлоги и, как мне казалось, даже глубже, чем он, погруженный в себя.

Оба – заросшие, помятые, у обоих тяжелый, напряженный взгляд.

Молчу, только смотрю на него.

Вопрос уже прозвучал. Значит – придется отвечать.

Руки он держит в карманах.

Я свои – в области живота.

Может – успею?

Коба достает руки из карманов… В руках – пусто.

Лицо расплывается в улыбке, и он раскрывает объятия.

«Здравствуй, мой золотой!» – говорит мой давний приятель.

Его бабушка (очень влиятельная в свое время особа) потребовала назвать внука в честь человека, в юности известного под прозвищем Коба, а в более зрелом возрасте уничтожившего полмира под именем Иосиф Сталин.

Коба с детства ненавидит Сталина, но имя менять не стал…

Несколько лет назад мы с ним предприняли вылазку в горы в поисках людей и обычаев, само существование которых вызывало сомнения. Это приключение было странным и рискованным, а закончилось провалом… Но и сегодня мы продолжаем наши поиски.

Таким я всегда знал Кобу – мечтателя и авантюриста, готового на любой риск ради утоления собственного любопытства.

«А все-таки скажи, ты чувствовал холодный нож у себя в животе?» – повторяет Коба, и в этом раз мы оба разражаемся хохотом.

Несмотря на склонность сванов к самоуправлению, любовь к диктатору неискоренима во многих сванских поселках, даже тех из них, которых репрессии оккупационных властей коснулись больше других. Одно из последних изображений Сталина, не прошедших «декоммунизацию». Село Халде (Вольная Сванетия)

Коба отлично сыграл это. Ножа нет, но интонация такая, что начинаешь верить. Начинаешь чувствовать.

Оба смеемся, мышцы живота расслаблены.

Не сейчас. Еще не сейчас…

«Откуда ты взял это? Про нож?» – спрашиваю.

«Знаешь, этот вопрос – самый глубокий вопрос в моей жизни», – произнес Коба задумчиво.

Оказывается, несколько лет назад к нему на улице подошли трое. В руках у автора сакраментального вопроса было оружие.

Вопрос был задан тихим и вкрадчивым голосом, окончательно обезоружившим Кобу. Он пытался было думать над ответом, но собраться с мыслями не удавалось. В голове вместо этого крутился вопрос, который мог прозвучать следом: «И как ты теперь чувствуешь его?»

Но друзья растащили их, и первый вопрос завис в воздухе.

«Так что же ты в итоге сказал ему, Коба?»