Гароэ - Альберто Васкес-Фигероа

Они просто не верили своим глазам: дерево плакало слезами радости.

Оно росло на вершине горы, на высоте тысяча метров над уровнем моря, невидимое с берега, но открытое северным ветрам, дующим с океана. Неисчислимые листья гигантской липы улавливали влагу, приносимую туманами, которые почти ежедневно овладевали вершинами. И как только вновь выходило солнце, она превращалась в миллионы капель, которые под конец образовывали крохотные водопады, стекающие внутрь подземных водосборников; целые поколения островитян с бесконечным терпением трудились над тем, чтобы выкопать их в каменистой почве.

– Вот это действительно чудо, куда там святому Панкратию, который ни разу не соизволил ниспослать мне хотя бы жалкое мараведи![17]– не удержался от комментария зачарованный Бруно, рухнув рядом со своим обессилевшим и мокрым от пота командиром, растянувшимся на густой траве, которая росла вокруг покрытого мхом ствола. – Вы ожидали увидеть что-либо подобное, лейтенант?

– Нет, мне такое даже присниться не могло.

– Можно считать это чудом?

– Насколько мне известно, чудеса случаются лишь время от времени и далеко не каждый день, – весьма здраво рассудил антекерец. – Предполагаю, что это скорее что-то вроде росы.

– В наших краях роса появляется только на рассвете, а не во всякое время, – возразил саморец.

– Но ведь это же Иерро, дорогой Бруно. Последний остров! Я уже привык к тому, что здесь происходят необъяснимые явления. Даже дерево плачет! – Он широко улыбнулся, прежде чем добавить: – Надеюсь, мой сын, который будет носить его имя, не будет столько плакать.

– Моя бабка говорила, что это хорошо, когда ребенок выплачет все свои слезы в колыбели. Что мы теперь будем делать?

– Пить в разумных количествах, делиться водой с островитянами и поклянемся своими матерями, что никогда не выдадим главный секрет тех, кто сохранил нам жизнь, когда она была у них в руках.

– Сдается мне, что последнее будет трудно выполнить, – заметил собеседник. – Провалиться мне на этом месте, если эта честная компания не мечтает рассказать в таверне у себя в деревне, как они были свидетелями настоящего чуда на другом конце Мрачного океана. Уж я бы не удержался!

– Я тебе выколю глаза и отрежу язык.

– Прошу прощения, мой лейтенант, только если я в чем и уверен, так это в том, что лишь «дикари» способны хранить такого рода секреты. Нам, «цивилизованным», нравится распускать язык, когда он чешется, зачастую и тянуть за него не надо, ведь нас хлебом не корми – дай только возможность утереть нос всем остальным: мол, я это знаю, а они – нет.

– Я порой удивляюсь, как так получилось, что ты, такой ушлый, дослужился только до сержанта, да и то потому что я тебя произвел, так как мне деваться было некуда.

– Неужто требуется еще какое-то доказательство моей изворотливости? – ухмыляясь, ответил Сёднигусто, к которому, судя по всему, окончательно вернулось его своеобразное чувство юмора. – Что, у лейтенанта меньше проблем, чем у меня, сержанта?

Его спутник не мог не признать, что смышленый парень, как всегда, прав. Чин лейтенанта, не слишком высокий в табели о рангах, доставлял ему одни хлопоты и, как видно, будет доставлять и дальше. Хотя на сей раз опасность миновала и в этот несчастливый день его люди не погибли все до единого, будущее по-прежнему представлялось весьма неопределенным.

Чудесное дерево действительно давало превосходную воду, однако лейтенанту достаточно было прикинуть на глазок вместимость водосборников – они были почти пусты, – чтобы прийти к выводу: сколь бы многочисленными ни были слезы, их никак не хватит, чтобы удовлетворить все потребности в период засухи.

Он поискал глазами Гарсу, нигде не обнаружил, но даже не успел встревожиться, поскольку неожиданно появился (как всегда, точно вырос из-под земли) неуловимый Ящерица, который бросился ему в ноги, норовя поцеловать сапоги.

– Хоть каплю воды, мой лейтенант! – прорыдал он. – Повесьте меня, но не дайте умереть в муках.

Гонсало Баэса разрешил дать ему воды, и несчастный дезертир, как только ему удалось восстановить силы, сознался, что все это время прятался на берегу, питаясь крабами и ящерицами, но что даже тот источник, к которому можно было пробраться во время отлива, истощился. Бродя по горам, он увидел, как они поднимаются по склону, и решил последовать за ними, хотя знал, что рискует быть схваченным.

– Дело дрянь, мой лейтенант, – сказал он в заключение. – Совсем плохо, потому что у островитян уже не осталось соленой воды, чтобы смешивать с этой.

– Если Господь соблаговолил защищать нас до сих пор, мы должны надеяться, что Он будет делать это и дальше, – изрек брат Бернардино де Ансуага, подходя к ним: он успел услышать последние слова. – Я рад видеть тебя живым, сын мой.

– А мне приятно видеть соотечественника, пусть даже на нем болтается нечто, отдаленно напоминающее сутану, – непочтительно ответил человечек, который, впрочем, тут же спросил: – Не могли бы вы исповедать преступника, которого вот-вот повесят?

– С превеликим удовольствием, но надеюсь, что, учитывая особые обстоятельства, в которых мы оказались, лейтенант проявит милосердие, а то и вовсе придет к выводу, что не стоит тратить время на то, чтобы казнить такую пустельгу.

– Никто никого не будет вешать, пока я здесь командую, Ящерица, – сказал Гонсало Баэса тоном, не оставляющим никаких сомнений. – Мы и так понесли слишком большие потери. Правда, если ты и дальше будешь валять дурака, клянусь, что не только казню, но еще и прикажу, чтобы перед этим тебе всыпали пятьдесят ударов кнутом. – Он взмахнул рукой, спешно отсылая его прочь. – А сейчас разыщи-ка Гарсу и попроси ее прийти: надо, чтобы она мне объяснила, что такое задумал Бенейган.

Тот помчался со всех ног, и, глядя ему вслед, лейтенант в очередной раз отдал должное его прозвищу. Хотя силы антекерца были почти на пределе, губы невольно растянулись в улыбке.

– Ну и вояки! – воскликнул он. – Хотелось бы мне посмотреть, что делал бы на моем месте Юлий Цезарь!

– Напомню тебе, что Юлия Цезаря убили его друзья… – заметил доминиканец. – А я могу поставить на карту лохмотья, оставшиеся от моей сутаны, что ни один из этих людей не поднимет на тебя руку.

– Хотя причин-то у них предостаточно.

– Лейтенант! – неожиданно раздался чей-то встревоженный крик. – Идите сюда, лейтенант. Скорее!

Они бросились на крик солдата, который отчаянно махал руками, стоя на самом краю пропасти, и увидели на другой стороне ущелья десятка два островитян – что-то вроде торжественного шествия с Гарсой во главе.

Девушка шла неторопливо, с поднятой головой, не выражая никаких эмоций, неотрывно глядя на горизонт, простиравшийся за утесом, резко обрывавшимся в море, и лейтенант Гонсало Баэса, родившийся в Антекере, тотчас, без всяких объяснений, понял, что его мечтам и надеждам на счастье никогда не суждено сбыться.