Погружение разрешаю - Валерий Федоров

Настала очередь и моего погружения. Осталось немного мест, которые мы еще не обследовали, и в одном из них мне предстояло совершить погружение. Мы решили выбрать маршрут погружения таким образом, чтобы он проходил через места, где можно было бы встретить все три интересующих нас вида. Предполагалось, что глубже всех обитает гребенчатая креветка, поэтому погружение решили начать с глубины 300 м, а потом двигаться в сторону уменьшения глубин генеральным курсом 270°, то есть, на запад.

«Омар» достиг грунта почти точно, на глубине 305 м. Когда муть немного улеглась, я осмотрел ландшафт в точке нашего «приземления». Я увидел пологий склон, покрытый серовато-зеленым илом, среди которого были хаотично разбросаны валуны разной величины. Это были типичные ледово-морские отложения, не раз описанные морскими геологами. Их основная отличительна особенность – разнородный механический состав, отсутствие какой-либо сортировки. Даже визуально я замечал, что в составе донных отложений присутствуют частицы и обломки самого разного размера и окатанности, что типично для ледово-морских отложений. Причину образования именно такого осадка нетрудно было установить: таяние морских льдов, которые выносило Приморское течение из Татарского пролива. Галька и валуны, вмерзшие в лед на берегах пролива, весной подхватывало Приморское течение и несло их на юго-запад. По пути льдины таяли, и все вмерзшие в них валуны, галька и песок падали на дно. Тонкие фракции осадка поставляли реки Приморского и Хабаровского краев, во множестве стекавшие с восточного склона Сихотэ-Алиня, и, конечно, главная река всего Дальнего Востока – Амур.

Преобладающим видом в бентосном сообществе была северная морская лилия гелиометра гляциалис. Лилий я видел множество, в какой иллюминатор ни глянь – повсюду лилии. Распределены они были весьма своеобразно: все как одна сидели на валунах, крепко уцепившись за них циррами. На самых крупных валунах сидели по две, три или даже четыре лилии. Если камешек был небольшой, то его захватывала одна лилия и крепко держала циррами, словно коршун когтистыми лапами добычу. Нетрудно было догадаться, что плотность поселения лилий напрямую связана с количеством валунов. Это было одно из немногих отклонений от основного биологического закона, гласившего, что плотность скопления животных определяется количеством пищи. В «лилейно-валунном ландшафте» эта закономерность нарушалась, и её можно было сформулировать так: плотность поселения морских лилий определялась количеством валунов на морском дне, а пищи было с избытком. Её приносило Приморское течение.

Рассматривая морских лилий, я не мог не заметить и других донных животных. Прежде всего бросались в глаза раки-отшельники, сидевшие в пустых раковинах брюхоногих моллюсков, главным образом, букцинид. Довольно большое количество раков-отшельников показывало, что район Приморского течения богат рыбой, остатками которой и кормились раки– отшельники. Этот факт не был для меня новостью, поскольку я знал, что в так называемой зоне «Приморье» идет промысел минтая и сельди.

Отвлекшись от раков-отшельников, я сосредоточил своё внимание на более интересном объекте, северной креветке. Эти маленькие креветочки сидели почти под каждой морской лилией, как обезьянки под баобабами в африканской саванне. Глазки-бусинки креветок вспыхивали ярким огоньком, когда на них падал луч прожектора подводного аппарата, отчего заметить и сосчитать креветок не составляло особого труда. Получалось, что концентрация креветок по меньшей мере 1 экз./2м2. «Неплохая плотность! – мелькнула у меня мысль. – Вполне можно рекомендовать…». Но я тут же мысленно одернул себя: «Что рекомендовать? Трал тут тащить? Да он через пять минут забьется валунами и морскими лилиями, а креветки под тралом проскочат». Так же решительно я отверг возможность лова креветок ловушками: слишком глубоко и мала их концентрация. «Двадцать – тридцать креветок размером с мизинец на одну ловушку – это мизер для промысловиков. Нерентабельно будет их так ловить». Сделав все эти прикидки в уме, я стал просто фиксировать численность креветок, как говорится, для отчета.

Тем временем подводный аппарат подошел к бровке материкового склона Японского моря, которую я заранее определил по эхолоту. Здесь, под водой, бровка материкового склона была ещё менее выражена, чем на эхолотной ленте. Просто склон стал более пологим, и, наконец, дно стало ровным как стол. Весь этот переход от склона к шельфу занял у нас минут пятнадцать-двадцать хода. При этом количество морских лилий не уменьшилось, но появились крупные розовые креветки с длинным зазубренным рострумом. «Вот она, гребенчатая креветка!» – с радостью подумал я. Памятуя наставления Марлена Павловича Аронова, я тут же записал глубину, на которой появилась первая гребенчатая креветка (205 м) и принялся внимательно рассматривать грунт. Я заглядывал под морские лилии как грибник заглядывает под лапы елей в поисках грибов. Увы! Далеко не под каждой лилией сидела гребенчатая креветка. Концентрация гребенчатых креветок была на порядок меньше, чем северных креветок. Видимо, сказался интенсивный промысел, после которого запасы гребенчатой креветки еще не восстановились. Такой вывод я сделал для себя относительно гребенчатой креветки по результатам наблюдений.

Мы прошли еще минут двадцать, и я заметил первого бело-розового гребешка. Трудно было его не заметить: он сидел, распушив белую кайму своей мантии и приоткрыв створки. Течение несло ему пищу, и гребешок охотно этим пользовался. Я отметил глубину: 155 м. Чем дальше мы шли, тем больше встречалось гребешков. Настал момент, когда все дно было усеяно гребешками, и они стали доминирующим видом в донном сообществе. Случилось это на глубине 125 м. Я сделал пометку в блокноте: на глубине 125 м концентрация гребешков 3 экз. на 1 м2. Пройдя еще немного, я стал замечать, что гребешков стало меньше. Это означало, что зону максимальной концентрации гребешков мы прошли. Цели погружения были достигнуты, можно было заканчивать работу под водой.

Перед самым всплытием, когда мы находились на глубине 120 м, я заметил на дне необычный предмет. Когда «Омар» подошел поближе. Я увидел, что на дне лежит ловушка, в которой копошатся крабы. Их было пять или шесть, они пытались выбраться через узкую горловину ловушки, но у них это не получалось. «Вот она, ловушка убийца! – с горечью подумал я. – Крабов и так мало, да и те гибнут зря». Это были единственные камчатские крабы, замеченные мной за всё время погружения. Так что по третьему виду животных, который нам поручили исследовать, – камчатскому крабу – выводы были ещё менее утешительными, чем по гребенчатой креветке: промысел надо сокращать до минимума, а ещё лучше прекратить совсем, пока крабы не исчезли окончательно.

И всё же главный итог погружения был обнадеживающим: бело-розовых гребешков на шельфе Северного Приморья было так много, что всё скопление можно было считать промысловым. После погружения я подсчитал биомассу гребешков. Получилось, что чистая биомасса (только мускулы, без створок и внутренностей) гребешков составила 5 тысяч тонн. Если разложить мускулы гребешков по 100-граммовым баночкам, то запасов гребешка хватило бы на 50 миллионов баночек!

Вот с таким практическим результатом закончился рейс «Одиссея» к берегам Северного Приморья.