Американский экспресс - Илья Петрович Штемлер

отселили, правда, пришлось уплатить семнадцать долларов за дерево, что посадил брат, и два доллара — судебные издержки… Много произошло занятного на этой земле за полтора столетия — и набеги индейцев, и войны, и истощение почвы от выпаса овец, и неурожаи фасоли, а в 1912 году даже открыли нефтяное месторождение… Наконец, кинозвезда Мэри Пикфорд купила себе охотничий домик, который стал вторым после Белого дома знаменитым домом Америки. С тех пор и воссияла слава Беверли-Хиллз, города богачей…

— Справа дом, где жил Бинг Кросби, — говорит Генриетта, — а дальше — зеленые ворота, — там скончалась Элла Фицджеральд. Слева особняк Люси Болл… А вон ограда Пола Ньюмена… А в этом доме, у своей любовницы, был убит Дикси Сигал. Как, вы не слышали о Дикси? Он основал Лас-Вегас в тысяча девятьсот тридцать шестом году, город-казино. Дикси задолжал шесть миллионов Меиру Лански, министру финансов короля гангстеров Аль Капоне… А в том доме жил Дуглас Фербенкс…

Генриетта: водила меня по самым глухим улочкам Беверли-Хиллз и, указывая на заросли кустарников, сквозь которые проглядывал угол какого-то дома, восклицала: «А здесь жила мать Чарли Чаплина!» Иногда она умолкала, пытливо и недоуменно вглядываясь в роскошный особняк: вероятно, здесь выстроили себе жилище «диверсанты» — «новые русские».

Путешествовать по городу в автомобиле комфортно, но отчасти бессмысленно. Как было хорошо бродить по бульвару Голливуд, сравнивая размер своей туфли с размером обуви моих любимцев — Джека Николсона или Аль Пачино…

Всего отпечатков подошв на тротуаре у кинотеатра «Мен-счайнис» около двух тысяч. Дело это затеял Сид Грауфман, знаменитый продюсер, кинобосс и чудак. Почему чудак? Посудите сами: молодой красавец, окруженный кинозвездами, не имеет ни жены, ни любовницы; помолившись в синагоге, возвращается домой и ложится спать в десять вечера. Встает в пять утра, завтракает под присмотром мамы и отправляется на работу в офис, расположенный в отеле «Амбассадор», где много лет спустя будет убит Роберт Кеннеди, сенатор и брат застреленного президента. И так из года в год. Он, мама и деловые заботы. Не чудак ли? Сид Грауфман построил кинотеатр в виде китайской пагоды, который был открыт премьерой фильма «Серенада солнечной долины». Каменщик-француз, завершив работу по строительству кинотеатра, оставил отпечаток своей подошвы на асфальте. И объяснил удивленному Сиду, что так заканчивали работу каменщики при строительстве Нотр-Дам де Пари. И Сид решил: что годится для Нотр-Дам, подойдет и ему… Но Сид Грауфман был деловым американцем: за каждый отпечаток в бетоне подошвы или растопыренной ладошки кинозвезда должна заплатить две тысячи долларов. Такса! По тем временам, кстати, деньги немалые… Зато появилась реальная возможность оставить след в истории…

Земфира из Санта-Барбары

Нынешняя моя поездка привязана к поезду. Вот и приходится искать приемы, чтобы не усыпить читателя стуком колес и не набить оскомину однообразием письма, подобно «бликам солнца, что ласкают стены вагона». А это нелегко. Хочется просить о снисхождении… Произведения такого жанра, независимо от одаренности автора, будут страдать некоторой иллюстративностью. Даже такая классика, как «Путешествие из Петербурга в Москву», при всей драматичности ситуаций, вызывающих сочувствие, во многом грешит иллюстративностью.

Не думал, что на свете есть железная дорога, чья колея подходит к морской стихии ближе, чем колея дороги на Черноморском побережье Кавказа. И все-таки… мне кажется — сейчас пена прибоя, точно мыльным помазком, лизнет колеса поезда, идущего маршрутом Лос-Анджелес — Сиэтл, штат Вашингтон, что раскинулся на северо-западе страны, у тихоокеанского залива Пьюджет-Саунд… В Сиэтл мне не надо. Я высижу восемь часов этого маршрута до городка Салинос, где и встречусь со своей дочерью, — так было оговорено: к самому Монтерею, где проживала Ириша с семьей, поезд не подкатывает.

Взор тянулся вдоль однообразно-спокойной спины океана, спотыкаясь о гранитные валуны, бока которых опоясывали какие-то водоросли, что колебались в накате слабого прибоя… Мне думается, в годы, когда прокладывали железную дорогу, океан не был столь опасно близок, он подкрался со временем. Или сейчас просто пора прилива, и, значит, мне повезло…

Бетонный мол серым языком лежал на поверхности воды, удерживая на самой оконечности белое строение непонятного назначения. Как такое хлипкое с виду сооружение сохраняется в шторма и ураганы, что нередко гостят в этих местах? А сама железнодорожная колея? Наверняка ее накрывает волной в непогоду. Стало быть, отменяют движение поездов? Последний ураган, которым отметила природа в этих местах конец второго тысячелетия от Рождества Христова, назвали Эль-Ниньо. Скорость ветра тогда достигала более двухсот километров в час, а дожди шли водопадом дней десять. Я в те дни с особым беспокойством вникал в телевизионные вести — в зоне Эль-Ниньо находился и Монтерей. Но все обошлось…

Подустав от Эль-Ниньо, океан отдыхал. А хилое строение на краю бетонного мола сместилось к кромке оконной рамы, выставив на обозрение новый предмет: нефтяную вышку… еще одну… а дальше — целый куст — несколько буровых вышек на общем основании. Такой привычный пейзаж для человека, окончившего Бакинский нефтяной институт. Казалось, эти тихоокеанские нефтяные вышки волшебным образом переместились из каспийской дали…

Бег океана за окном вагона замедлился. Приземистый вокзал резко белел в обрамлении пальм, азалий с яркими пятнами красных цветов и каких-то длинных, узких листьев, высоко растущих от самой земли, подобно застывшему зеленому фонтану. Санта-Барбара — часть Большого Лос-Анджелеса. Та самая Санта-Барбара, обитатели которой доводили до слез жалостливых моих российских сограждан, озабоченных судьбой героев телевизионного сериала куда больше, чем своей собственной. А возможно, моих сограждан утешало то, что «богатые тоже плачут», — как-никак равенство, все же есть на земле справедливость…

Надо, пожалуй, вдохнуть воздух Санта-Барбары, раз уж попал сюда. И я покинул отдыхающий вагон… Асфальт платформы был теплым и упругим, а грудь наполнилась прохладным океанским воздухом. Возможно, впрочем, воздух стекал с покрытых снегом вершин Кордильер… Девчушка лет пяти шустро семенила ножками, обутыми в розовые ботиночки, то и дело приседая и с любопытством заглядывая под вагон. Следом вышагивала молодая мама, хрумкая вафельным мороженым и приглядывая за дитятей. Я прошел мимо, ритуально улыбнувшись, и… замер в изумлении.

Много что удивляло меня на этой чужбине, но увиденное, а главное, услышанное меня поразило. В стороне, у металлической ограды, кучковалась группа людей. С первого взгляда я принял их за мексиканцев или индейцев — женщины в широких пестрых юбках, с платками на плечах, с россыпью золотых безделушек на шее и руках, и дети — босоногие, неумытые. В их быстрой, крикливой беседе проскальзывали… русские слова. Ба, да это цыгане! Настоящие цыгане, что табунами шастают по Невскому проспекту, ловя за