Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский

Директор департамента полиции Климович вскоре после встречи с Никольским, 4 мая 1916 г., шлет своему преемнику на посту московского градоначальника В. Н. Шебеко телеграмму: «Необходимость положения корпуса жандармов побуждает просить Ваше Превосходительство рекомендовать достойных молодых обер-офицеров полиции из находящейся [в] Москве земской стражи поступить [в] корпус жандармов. Лекции начнутся 20 мая. Не откажите предложить желающих возможно срочно подать докладные [в] штаб корпуса»[527]. 17 мая докладные записки четырех помощников приставов Московской столичной полиции – штабс-капитанов А. А. Воинова и П. Г. Гончарова, поручиков Величковского и Емельянова – были направлены в штаб. У последних двоих имелись близкие родственники в корпусе жандармов. Таким образом, среди курсантов не оказалось ни одного армейского офицера, который ни по долгу службы, ни по родственным отношениям не имел бы отношения к Отдельному корпусу жандармов, департаменту полиции или местным полицейским органам.

Занятия на курсах начались с большим опозданием (20 мая вместо 1 апреля) и продолжились до середины июля. С 18 по 29 июля курсанты сдавали выпускные экзамены, а 9 августа были официально зачислены в корпус. Интересна характеристика, данная чиновником особых поручений при министре внутренних дел статским советником П. М. Митровичем, командированным Климовичем для присутствия на экзаменах: «Вследствие предписания от 19‐го минувшего июля за № 107516 имею честь доложить Вашему Превосходительству, что я присутствовал на окончательных испытаниях офицеров, прошедших жандармские курсы при штабе Отдельного корпуса жандармов, что эти испытания выдержали удовлетворительно все двенадцать офицеров, подвергшихся означенным экзаменам, что из них наиболее выдающимися по своим познаниям и способностям были пять офицеров: 1) штабс-капитан Гончаров, 2) штабс-капитан Воинов, 3) штабс-капитан Марко-тун, 4) штабс-ротмистр Куличенко и 5) поручик лейб-гвардии Измайловского полка Правиков и что по политическому розыску весьма удовлетворительные ответы давали на экзамене в особенности офицеры Гончаров, Куличенко и Маркотун»[528].

Такая формулировка означала, что в довоенное время из 12 офицеров только означенные пять смогли бы поступить в корпус. К сожалению, руководству политического сыска приходилось не выбирать, а готовить офицеров к жандармской службе.

Интересно проследить за распределением выпускников курсов. Поручик Шлихтинг прикомандировывался в расположение начальника штаба Кронштадтской крепости, Бонч-Бруевич – в расположение начальника штаба морской крепости и порта императора Петра Великого на Балтике. В декабре оба были ускоренно произведены в штабс-капитаны[529]. Офицеры Воинов, Маркотун и Харитонов были направлены на стратегически важные прифронтовые Северо-Западные железные дороги, штабс-ротмистры Тучемский и Куличенко – в Петроградское ГЖУ (последний – в расположение начальника отдельного отряда подвижной охраны столицы), Гончаров – в Галицию. Таким образом, все без исключения новоиспеченные жандармские офицеры были направлены на театр военных действий. Зимой 1916–1917 гг. была подготовлена вторая партия жандармов военного времени. По иронии судьбы последний экзамен курсанты сдали 20 февраля 1917 г.[530]

Говоря о Временном положении об офицерских жандармских курсах, истории его создания и опыте применения в 1916–1917 гг., хочется отметить, что большим его недостатком была привязка к довоенным правилам приема. Документ такого рода было необходимо принимать не зимой – весной 1916 г., а летом – осенью 1914 г., когда еще можно было успеть поставить на поток подготовку военной жандармерии как нового типа специальных служб. За десятилетия борьбы с революционным движением жандармерия потеряла военный облик. Считавшаяся военной полицией, она фактически перестала ею являться уже с 1890‐х гг. В довоенный период это было достоинством и способствовало борьбе с революционными партиями, но в военное время большим недостатком: политическому сыску было некого противопоставить разложению армии и солдатскому мятежу.

В ходе боевых действий Первой мировой войны российская армия заняла ряд территорий: Турецкую Армению, часть Восточной Пруссии, Галицию и Буковину. На время оккупации данных территорий требовалась организация местного управления. Как правило, первыми на формирование новой русской администрации направлялись чины полиции и жандармерии.

В Восточной Пруссии русская армия пребывала недолго – неполных два месяца, август – сентябрь 1914 г. Вновь занимаемые территории состояли из восьми уездов немецкого Гумбиненского округа. Они были отнесены к ведению Сувалкского ГЖУ, направившего в регион нескольких своих сотрудников[531]. Это вызвало некоторую неразбериху. Инициатива исходила непосредственно от командующего 1‐й армией генерала П. К. Ренненкампфа, который требовал от Сувалкского губернатора «командировать в его распоряжение необходимое число чинов полиции и предоставить ему избрать умное и энергичное лицо для несения трудных обязанностей вице-губернатора в занятых областях, командировать соответственных лиц для исполнения обязанностей начальников уездов и начальников земской стражи»[532]. При этом губернатор Н. Н. Купреянов не имел в своем распоряжении необходимых для расширения штатов финансовых средств, а начальник Двинского военного округа оказывал сопротивление. Он изначально отказал в командировании дополнительных чинов полиции, так как это не было предусмотрено Положением о полевом управлении войск. Главком Северо-Западного фронта Я. Г. Жилинский предложил организационно-финансовые проблемы перенести на плечи МВД.

В Восточную Пруссию для поддержания порядка предполагалось командировать 200 конных полицейских стражников, 100 пеших чинов полиции, в том числе 6 офицеров или гражданских чинов, 3 офицера корпуса жандармов и 20 жандармских унтер-офицеров при двух автомобилях. В результате переписки между Жилинским и Купреяновым было «сформировано» 8 уездных полицейских управлений с усиленными штатами. 14 августа 1914 г. Джунковский обратился к военному министру Сухомлинову с просьбой не ослаблять полицейские силы отвлечением столь значительного числа офицерских и нижних чинов на Восточную Пруссию[533].

Еще в 20‐х числах июля военные власти озаботились необходимостью налаживания разведывательной деятельности в приграничной полосе на случай войны. К формированию разведчиков-лазутчиков было привлечено Сувалковское ГЖУ. Совместно с военными 29 июля даже была разработана и утверждена схема допроса прусских подданных и взаимодействия военных и полицейских властей. Арест подозреваемого в шпионаже должен был производить командир конкретного воинского соединения. Допрос полагалось проводить начальнику уездного жандармского управления, а при наличии значимых сведений по вопросам контрразведки арестованного немца передавали городскому полицмейстеру, который далее отправлял его в штаб действующей армии[534]. Несколько запутанная и не осуществленная на практике схема была одной из первых «проб пера» болезненного процесса налаживания взаимодействия разных органов русской оккупационной администрации.