Белый квадрат. Захват судьбы - Олег Рой

В какой-то момент он ощутил особенно остро, насколько одинокой была эта хрупкая девушка, насколько холодным к ней и безрадостным был окружающий ее мир. В его душе появилась какая-то неизвестная ему нежность, почти родительские чувства к Варе. Но она ожидала от него не этого. День плавно перешел в вечер, и на подсвеченное закатом и огнями небо высыпали первые, самые яркие звезды. Варя оказалась в его объятиях, но на том все и закончилось: возможно, всему виной был алкоголь, к которому она тоже была непривычна, возможно – физическая или эмоциональная усталость, но она просто заснула, тихо, как засыпают дети, устав от игры. Спиридонов дождался, пока она заснет крепче, и аккуратно уложил ее на диванчике.

Он вышел в эркер, глядя на дождь, подсвечиваемый зарницами молний, и закурил – он не курил уже часа три, не меньше. Хмель выветрился, голова была ясная, как ставшее ясным ночное московское небо. Куря, он передумал о многом. О Варе, полусонно признавшейся ему в своей любви, которую он не мог и не вправе был разделить; об Ощепкове, которого он защищал, хоть тот и злословил у него за спиной; о самом себе, безупречном внешне, но внутри наполненном далеко не безупречными чувствами.

Он, к своему стыду, понял, что не желал добра Васе Ощепкову и не хотел, чтобы тот его превзошел. И не только потому, что не разделял его подход к обучению самообороне – он слишком долго привык считать дзюудо, самоз и все, что с ними связано, безраздельно своим.

Он не мог ответить на чувства Вари, чтобы не порочить Клавиной памяти; он пытался относиться к Варе как к ребенку, прекрасно понимая при том, что она его интересует не только как человек, но и как женщина. Конечно, в этом он никогда никому не признается. Тайны он не просто хранил, он хоронил их и воздвигал сверху надгробия помассивнее, дабы тайны, не дай бог, не вышли наружу, но сам-то он знал про них и помнил каждую пришедшую к нему предательскую мысль: а почему бы и нет?

Почему не сделать Варю своею любовницей? А то и женой, сейчас с этим просто. Вон милиционер Окороков сколько раз женился, и никто ему словечка не сказал кривого.

Почему бы не проучить наглого Васю Ощепкова? Ведь он презлейшим заплатил за предоброе! Разве не искренне старался он, Спиридонов, спасти его больную жену, которая ему оказалась, видимо, не больно-то и нужна? Разве мешал ему в его продвижении по служебной лестнице, разве ставил палки в колеса, разве вмешивался в процесс его преподавания? Что в результате? «Излишне косный», «имеет признаки формализма»… Кто б говорил! Тот, кто, по простоте, которая, как в народе говорят, хуже воровства, стремится дать навыки боевого искусства всем этим михеевым, заравняевым, сафоновым, былинкиным, плотницыным![50] Молодежь он готовить собрался! А он знает ее, молодежь эту? Он думает, что вся молодежь такая, как те тщательно подобранные ребята, которые изучают единоборства у него в секции?

Но он, Спиридонов, знает, как на самом деле выглядит лицо московской шпаны. Он знал, какими глазами смотрит эта шпана на советского гражданина. Заравняев сделал себе стальную перчатку с лезвиями, куда более опасную, чем нож или кастет. Иванов – Поросятник раз зарезал мужчину только лишь потому, что тот был в очках. При этом оставив сиротами четырех детей, старшему из которых было шесть. Когда вдову этого бедолаги полгода спустя обокрал в трамвае какой-то щипач, она повесилась. И что, Заравняев да Поросятник – это те, кто «готов к труду и обороне»?

Проснувшаяся и тихо, как луна над Москвой-рекой, вышедшая на балкон Варя прижалась к его спине грудью, обняв руками. Было прохладно, она вся дрожала. Спиридонов обернулся и обнял ее, прижав к себе. Еще не превратившаяся в мегаполис, еще сохраняющая часть старой провинциальности Москва спала, и здесь, на Пресне, было тихо, словно весь мир погрузился в сон.

Кожа у Вари была прохладной и гладкой, как у Акэбоно, и тонкий, теплый запах, такой знакомый, тоже отчасти принадлежал ей. А отчасти – Клавушке. Сам не понимая, как это произошло, Спиридонов слегка коснулся губами прохладной девичьей щеки. Варина кожа была сладковата, напомнив ему вкус белил из рисовой муки, долго остававшийся у него на губах после визита в Талиенвань.

Акэбоно, Клавушка, Варя… совсем разные, но как они были похожи одна на другую!

Три женских образа слились для него в одну безымянную, хрупкую женскую фигурку, похожую на фарфоровую статуэтку, и будто струна, туго натянутая в его душе, лопнула с тихим звоном… Осторожно, словно Варя действительно была из фарфора, он подхватил ее на руки и скрылся в темноте комнаты.

1935

Многие люди не совершают плохих поступков, потому что боятся. Кто-то боится кары небесной, кто-то кармического ответа, кто-то потери общественного положения, кто-то возможной мести от пострадавших. Человек кажется нам добрым, а на деле он просто трус.

Парадоксально, но по-настоящему страшно совсем не то, чего обычно боятся все. Самое страшное – возмездие не наступает сразу после того, как человек в чем-то преступил божественную, кармическую или человеческую правду. Возмездие медлит, чтобы настигнуть внезапно, когда его не ждут. Потому никто не может уверенно утверждать, что оно существует, что несчастья происходят с людьми именно благодаря… точнее сказать, в результате их же поступков. Так это или нет – каждый волен сам решать для себя.

После того как мы, заглушив голос совести, поступаем предосудительно, небеса не разверзаются и земля не проваливается у нас под ногами. Жизнь продолжается, мир на первый взгляд остается таким же, каким он был. Вот только изменились мы сами. Цветная сказка ушла, ее место заняла серая, будничная быль. Быль, с которой теперь придется жить всю жизнь.

Спиридонов остался самим собой – честным, принципиальным, ответственным и надежным. Он по-прежнему носил на пальце простенькое серебряное кольцо с именами его и Клавы на внутренней стороне. Но теперь в его жизни была и Варя. Она ничего у него не требовала и не просила, ничего от него не ждала. Ей было достаточно быть рядом с ним. Хватало той молчаливой нежности, которую он ей дарил.

Виктор Афанасьевич не изменился – или почти не изменился. Возможно, кто-то внимательный и заметил бы в нем перемены – другой взгляд, другие интонации в голосе… – но никого не нашлось.

На первых межведомственных соревнованиях по «вольной борьбе без оружия», как окончательно это стало называться, спиридоновцы одержали уверенную победу. И это несмотря на то, что с августа Спиридонов появлялся в клубе спорадически – часто уезжал в командировки то в один конец страны, то в другой. Иногда брал с собой Варю, официально она помогала ему в работе над очередной брошюрой по самозу. Неофициально же…

Это было очень романтично – мчащийся с высокой скоростью куда-то курьерский поезд, практически всегда пустой прицепной пассажирский вагон с ненавязчивыми проводниками, пролетающие за окном незнакомые пейзажи… долгие разговоры, чтение книг, чай с чем-то сладким и нежные, но жаркие объятия перед сном. Она была почти вдвое моложе его, и они любили друг друга так, словно в последний раз, словно их каждый миг могли разлучить. Их любовь имела какой-то преступный оттенок, хотя общество не осудило бы их, наоборот. Но что-то было такое, что заставляло их оглядываться, прежде чем упасть друг другу в объятия…