Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов

Относительно недавно, правда, в литературе была выдвинута версия, что «Ромм пересылал дневники путешествий Строганову-отцу», потому что тот-де «рассчитывал использовать его как эксперта по вопросам национального воспитания»[466]. Однако автор данной версии не приводит в ее доказательство ни единого факта. Между тем в переписке А.С. Строганова и Ж. Ромма нет ни малейшего намека на подобное предназначение путевых заметок Ромма, да и сами они, особенно относящиеся к первым поездкам, настолько разрозненны и фрагментарны, что едва ли предназначались для чужого глаза. К тому же, в конце концов, мы находим их в личном архиве Ромма, а не в архиве их предполагаемого адресата – А.С. Строганова.

Как бы то ни было, путевые заметки Ромма представляют собой весьма любопытный источник, где чисто «технические» описания, способные сегодня заинтересовать, пожалуй, лишь узких специалистов по истории промышленности и естественных наук, перемежаются ценными наблюдениями социального и этнографического характера. Именно на последних я и сосредоточу основное внимание.

Думаю, путевые заметки Ромма правильно начинать с письма Дюбрёлю от 1 декабря (ст. ст.) 1779 г., где новоиспеченный гувернер описал путь, коим семейство Строгановых вместе с сопровождающими лицами добиралось от Парижа до Петербурга. Для него эта поездка стала первым большим путешествием в жизни:

Наш вояж продолжался дольше, чем я рассчитывал, и я пишу Вам на следующий день после нашего прибытия в Петербург. Прекраснейшая на свете погода, настоящая весна, нас радовала до 58° северной широты, а там близость Балтийского моря, больших рек и еще бóльших озер заставила нас зябнуть сильнее, чем где бы то ни было. На протяжении 5–6 дней стоял мороз от 12 до 15°, но я с удовольствием обнаружил, что такой холод, весьма привычный для этих мест, а во Франции бывающий крайне редко, вполне переносим. Я прибыл в Петербург в обычной одежде и суконной куртке с довольно легкой подбивкой. В целом, мой дорогой друг, жители высоких широт гораздо более [нас] чувствительны к холодной погоде умеренной зоны; французы же гораздо лучше них переносят морозы севера. Подобная особенность объясняется тем, что тут тщательнее оберегают себя от холода. Поверите ли Вы, но наибольшие опасения у меня здесь вызывают жара в доме и пища: едят обильно, еще более усердно топят, а никаких физических упражнений не делают. В выделенных мне апартаментах четыре печи и камин. Представьте себе, что мне достаточно камина и печки в передней.

Из городов, через которые мы проехали, следует отметить Страсбург, Вену, Варшаву. В каждом из них мы подолгу останавливались, дабы осмотреть все имеющиеся достопримечательности. Я записывал в дневник все, что меня поражало. Может быть, когда-нибудь он скрасит скуку наших преклонных лет. Когда нам не останется ничего лучшего, мы будем читать его вдвоем, мой добрый друг. Вы узнаете из него о мерзости поляков, разлагающихся в невежестве и пьянстве, попирая землю, которая другому хозяину обеспечила бы богатство всей Европы. Своим трудом они создали лишь соляные копи в Величке и Бохне, которые трусливо отдали императору[467]. У грандов нет ничего, кроме роскоши и варварства, у народа – кроме величайшей нищеты и самого постыдного в мире рабства. Любовь к спиртному научила их готовить отличный напиток из липового меда, называемый ими «липец», и еще один, подаваемый вместо шампанского и изготавливаемый, по всей видимости, из сока березы, которую надрезают по весне, когда древесные соки особенно обильны. Его ставят бродить с сахаром и цедрой лимона, а простолюдины – и без всяких добавок. Это очень хмельной напиток.

Ничто мне не доставило здесь, мой добрый друг, такого удовольствия, как соляные копи Велички. Мы с графом Строгановым осмотрели их до глубины в 1000 футов. Представьте себе множество коридоров шириною в 2 туаза[468] и длиною более 100; их стены и потолок состоят из прекрасных кристаллов соли, из-за чего при свете кажется, что они покрыты бриллиантами. Большинство из них ведет в залы высотой до двухсот футов, своды которых, состоящие из соли, поддерживаются лишь соляными колоннами; малейшее повышение влажности воздуха однажды может привести к их обрушению. Посещать галереи небезопасно, особенно в тех местах, куда незаметно просачивается вода, растворяя эти соляные опоры и часто вызывая обвалы. За вычетом всех расходов копи одной только Велички дают императору 4 млн [ливров?], а потребляют [соль] в основном поляки. Какую дань платит нищая и ленивая нация!

Вы бы не простили меня, мой дорогой друг, если бы я умолчал о том, что касается меня лично; а я слишком ценю Вашу дружбу, чтобы не попытаться укрепить ее тем, что Вам более всего по вкусу.

Милости г-на графа Строганова и знаки внимания г-жи графини наполняют меня самой горячей признательностью к ним. Я не испытывал бы ни в чем недостатка для полного счастья, если бы не 800 лье, отделяющие меня от моих друзей. По прибытии в Петербург граф лично провел меня в предназначенные мне апартаменты. Они просторны, удобны и выходят окнами на самую красивую улицу города[469] напротив католической церкви. По соседству с моими апартаментами находятся несколько кабинетов естественной истории, наполненных диковинками, кабинет анатомии, кабинет физики и богатая библиотека. Показав мне все это, он [граф] сказал: «Вот Ваше королевство, мой дорогой друг. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы Вы были счастливы у меня на родине».

Всё обещает мне спокойное пребывание в Петербурге. Поскольку граф всегда будет при дворе ради удовольствия императрицы, я часто буду оставаться в одиночестве. Тогда-то я и окажусь предоставлен себе самому, тогда-то я и вспомню о том огорчении, которое увез с собой, покидая доброго графа Головкина и госпожу графиню д’Арвиль. Утешение я рассчитываю найти в письмах, которые буду получать от них, от моей матушки, от сестер, от моих друзей из Риома или, скорее, от Вас, представляющего их всех. Надеюсь, Вы будете мне сообщать, счастлива ли моя матушка, находится ли она в добром здравии. Навещайте ее почаще, мой добрый друг. Вы знаете, что я возложил на Вас заботу время от времени общаться с нею. Вы с Вашим мягким и благородным характером доставите ей удовольствие своей беседой. Рассказывайте ей почаще о стране, где я живу. Ваши познания в географии и в истории позволят ответить на все вопросы, которые она может задать. Но избегайте упоминаний о суровости климата, неотесанности местных жителей и грубости их отношения с иностранцами. Из всех мест, что мы проехали, Петербург для меня является, после Франции, наиболее предпочтительным по учтивости, чистосердечности и любви [его обитателей] к искусствам и литературе.