Претенденты - Сергей Сизарев

– Мы ненавидим вас, потому что проиграли, – сказала Ламия устало. – Мы так и не стали новым самостоятельным видом. Индивидуальная эволюция оказалась ловушкой. Тупиком. Различие порождает вражду. О каком обществе идёт речь, когда каждый идёт своей дорогой самоулучшения и нет двух похожих постлюдей? О каком обществе идёт речь, если мы камня на камне не оставили от базовых человеческих ценностей, которые могли бы нас объединить? Эгоизм не объединяет. Мы не можем размножаться естественным образом – слишком много вмешательств в собственный геном. Нет жизни из мёртвого лона, нет утоления жажды у пересохшего ручья. Мы можем только воспроизводить свои копии или выращивать себе простых слуг – зверолюдей…

Покачав головой, дракон продолжила:

– Это фиаско, пойми. Всё сломано. Мы, постлюди, хотели стать равными богам, но так и не оторвались от породившего нас человечества – мы пристройка к вам, базовым людям. Без вас мы мертвы, но большинство из нас всё ещё уверены, что за нами будущее. Всего-то надо убрать последний барьер, удерживающий нас от окончательной победы. Якорь, что тянет вниз. Костыль, который больше не нужен… Ненавистное базовое человечество. Если его уничтожить, наконец-то заживём.

– Бред! – вскочил Илья, сжав кулаки. Казалось, он набросится на Ламию.

– Естественно, бред, – ответила та. – Когда исчезнете вы, загнёмся и мы – гордые полубоги в центре своих демиургий. Лишь немногие из постлюдей отдают себе отчёт, что единственное наше спасение как раз в сохранении базового человечества. И чем скорее начнём, тем лучше, потому что вы разрушаетесь нашей гнусной моралью. Гниёте заживо. Единственное спасение для всех нас – скорейший возврат к базовому генотипу, традиционным ценностям, исконным формам правления и вероисповедания, потому что это проверенные веками устойчивые системы, способные к самовоспроизведению и саморегуляции…

Дракон сокрушённо покачала головой:

– Посмотри вокруг. Мир на краю пропасти. Жизнь ничего не стоит. Неравенство и эксплуатация приняли самые изощрённые формы. Многие человеческие государства рухнули, а из обломков поднялись космические державы постгуманистов, которые теперь, словно опухоль, расползаются по Системе.

– Царство Антихриста суть царство нелюдей, – произнёс Илья тихо.

– Я говорила тебе, что отправила свои копии к звёздам. Знай, я там оказалась не первой. Прилетело множество постлюдей. Сейчас там идёт война всех со всеми. Это ждёт и Солнечную систему, если позволить постгуманизму уничтожить людей… Ты спросил, кто уничтожил других претендентов на царствие. Теперь ты знаешь ответ?

– Да, – мальчик кивнул. – Постлюди не допустят укрепления общества базовых людей. Не допустят возвращения к традиционным формам правления. Вообще, хоть к чему-то традиционному.

– Вы слабы и жалки поодиночке, но ваша сила в единстве, а источник вашего единства – единообразие. Вы, люди, осознаёте свою ущербность, и это вас объединяет. Всюду, где можете, вы сражаетесь с гнётом постлюдей, – дракон слабо улыбнулась.

Если кто и выглядел сейчас ущербно, так это она – калека, чумазая и вымотанная.

– Почему ты с нами, Ламия? – спросил Илья.

– В этом нет моей заслуги. Когда мои будущие… родственники… владельцы… делали заказ Хаяо Кодзиме, они обговорили техзадание – я должна получить все преимущества драконов, но при этом сохранить генетическое родство со своей базовой сестрой, а моя эмоциональная сфера должна остаться полностью человеческой… Хаяо сохранил мне эмпатию. Я умею сострадать. Однако, по требованию заказчика, моё сострадание не распространяется на постлюдей. Их я убиваю без малейших терзаний, а вот базового человека убить не смогу – вина заест.

– Ясно, – мальчик задумчиво кивнул и добавил: – Жаль, что ты такая одна.

– На самом деле, нет. Такие, как я, возникают время от времени, но их вычисляют драконы и уничтожают. Как видовых предателей.

Илья подошёл к ней и положил руку на плечо.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказал он. – Вместе.

– Спасибо, что не ненавидишь меня, – ответила Ламия.

– Дядюшка говорил, что ненависть похожа на ноль. Когда прибавляешь ненависть к чему-то, оно не становится больше. Когда множишь на ненависть, всё превращается в ничто.

Когда они спали днём, пережидая светлое время в тени деревьев, Ламия услышала всхлипы.

– Ты плачешь? – спросила она.

– Нет, – ответил Илья.

– Не забывай про мой острый слух.

– Чёртов постчеловек.

– Так в чём дело?

– Я вспомнил, как дядюшка Римус брал меня на «стрелки» местных банд. Где бы мы ни были, он всегда выступал «разводящим» – его знали по всей Системе. Он брал меня на эти сходки – я не понимал, зачем, а ведь он учил меня быть переговорщиком. Арбитром. Учитывать интересы каждой банды, их кодекс, историю, мотивы и темперамент. Находить компромисс, который позволит избежать кровопролития. Принимать умные решения. Ему платили за это сами банды… Вот к чему он меня готовил. Он позволял мне брать слово и разрешать мелкие проблемы за него – всегда готовый взять ситуацию в свои руки, если я провалюсь.

– Не понимаю.

– Ты сама сказала, что внутри монархического движения есть два крупных лагеря, а в каждом лагере – несколько мелких групп.

– Хочешь сказать… Что монарх – это разводящий для элиты? – озарило Ламию.

– Именно.

– И ты думаешь, что справишься?

– Справлялся раньше, справлюсь и сейчас, – гордо ответил мальчик. – Когда на Ганимеде Чёрные свинорылы взялись за плазменные резаки, а Полосатые шакалоиды – за лазерные дрели, угадай, кто развёл их?

– У элиты другие понятия, чем у купольных банд Солнечной. Своя диалектика. Они аристократы, понимаешь?

– Приноровлюсь. Найду подход.

– Да уж, твой воспитатель занятный человек, – сказала Ламия, возвращаясь ко сну. – Они хотели государя, безупречного во всём. По крайней мере, в твоём случае, они получили бы опытного разводящего, а это уже немало.

– Красивый звездопад, – сказал Илья во время одного из ночных переходов. Небосвод расчертили яркие полосы.

– Ага, – согласилась Ламия. – Это остатки российской спутниковой группировки. Надо торопиться. Кризис власти нарастает.

– Какой ещё кризис власти?

– На месте увидишь, – пожала плечами дракон. – А вообще, как любит говорить действующий президент Российской Федерации Ингеборга Корхонен, maassa maan tavalla.

– Чего? – встрепенулся мальчик.

– Тебе перевести?

– Не надо. Я знаю финский, наблатыкался на Седне. Какого лешего президент России – финка?

– А вот надо было новейшей историей интересоваться, тогда бы и знал, – подразнила его Ламия.

– Мы что – опять Финляндию присоединили?