Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

Он и его свита отбыли без официального завтрака, обычно предлагаемого отъезжающим послам, потому что «это делается, только если они дружественные, а наши отношения еще не были поставлены на мирную основу».

Стиль дипломатии Сулеймана менялся в тесном согласии с Ибрагим-пашой, который оставался его великим визирем вплоть до отлучения от власти в 1536 году. Этим назначением султан подготовил новую почву, выбрав своим главным министром не какого-нибудь армейского судью или провинциального губернатора из официальной иерархии, как это в основном делали его предшественники, а фаворита из своего собственного двора, о деловых качествах которого мог судить на основании личного опыта общения. Тем самым Сулейман создал важный прецедент, хороший или плохой — как посмотреть, для своих преемников в султанате. Статус и влияние Ибрагима среди иностранных правителей и их послов, несомненно усиленные изначально его греческим христианским происхождением, были таковы, что и Франциск, и Фердинанд писали письма ему лично и всем без исключения послам, едущим в Константинополь, неизменно рекомендовалось прежде всего встретиться с Ибрагим-пашой.

Венецианцы, давшие ему прозвище Ибрагим Великолепный, были склонны принимать за истину похвальбу Ибрагима, что он якобы может заставить султана делать то, что хочет он, его хвастливое утверждение, что «это я, кто правит». Сарказм и презрение, запугивание и бахвальство, напыщенность и неприступность — все это было просто уловками в дипломатическом арсенале Ибрагима, предназначенными произвести впечатление, выбить почву из-под ног и запугать послов враждебных государств. Искусство манипулирования ими в контексте османской победы и европейских мирных инициатив требовало скорее сурового, чем мягкого подхода. Сулейман вроде бы никогда и не возражал против наглых претензий своего визиря. Высокомерие Ибрагима соответствовало собственной надменности султана, вынужденного в силу занимаемого положения скрывать это за маской сдержанности и отстраненности. Эти двое, Сулейман и Ибрагим, по сути удачно дополняли один другого. Внешняя политика Сулеймана в долгосрочной перспективе была направлена на расширение своей власти в Европе за счет Габсбургов и в союзе с Францией. Ибрагим дополнял ее тактическими приемами решения более срочных проблем, а главное — своим собственным пониманием Европы, идеи которой, находящиеся вне сферы его хозяина, он открывал для него. Так в этот важный момент османской истории он способствовал установлению дипломатических отношений с Западом и, следовательно, развитию нового отношения европейцев к Османской империи.

Заключительным достижением Ибрагима было проведение переговоров, составление и подписание в 1535 году договора с его «добрым другом» Франциском I. Это позволило французам торговать на всей территории Османской империи, уплачивая султану такие же пошлины, какие уплачивали сами турки. Турки, в свою очередь, могли пользоваться аналогичными привилегиями во Франции. Договор признавал действующей в империи юрисдикцию французских консульских судов с обязательством для турок исполнять предписания консульств, в случае необходимости даже силой. Он предоставлял французам в Османской империи полную религиозную свободу с правом держать охрану в святых местах и на деле был равнозначен протекторату французов над всеми католиками Леванта. Он положил конец торговому превосходству Венеции в Средиземноморье и обязал все корабли христиан, за исключением кораблей венецианцев, нести французский флаг в качестве гарантии защиты.

Этот договор имел важное значение, поскольку положил начало системе привилегий иностранным державам, известной как капитуляция. Умело оговоренный французами и допускающий обмен постоянными послами между двумя странами, договор позволил Франции стать и долгое время оставаться страной преобладающего иностранного влияния в Блистательной Порте. Франко-турецкий союз действительно мог под прикрытием торгового сотрудничества стабилизировать в пользу султана европейский баланс политических и военных сил между королем и императором, ось которого теперь смещалась в Средиземноморье. Но, предоставляя иностранной державе признанный статус, как таковой, в пределах границ империи, этот союз создал прецедент, чреватый проблемами на века вперед. Между тем это был последний дипломатический акт Ибрагима. Его падение было уже близко.

«Великолепный» для Запада, султан Сулейман для своих османских подданных стал Законодателем. Ибо он был не только великим полководцем и воином, как его отец и дед. Он существенно отличался от них тем, что был также человеком пера. Сулейман был великим законодателем, ставшим в глазах своего народа великодушным сувереном и благородным выразителем правосудия, которое он на деле осуществлял лично, сидя верхом на лошади во время проведения военных кампаний. Благочестивый мусульманин, с годами ставший строже, он был более, чем когда-либо, приверженным идеям и институтам ислама. В этом духе султан показал себя мудрым и гуманным отправителем правосудия.

Ранним законодателем империи был Мехмед Завоеватель. На заложенном им фундаменте развернул свою деятельность Сулейман. В консервативной стране, уже обладавшей обширным сводом законов и с течением времени принимавшей новые письменные и устные постановления султанов-предшественников, он не должен был стать радикальным реформатором или новатором. Сулейман стремился не создать новую правовую структуру, а осовременить старую, приводя законы в целом в соответствие с условиями новых времен и необъятно разросшейся империи. Он одновременно уточнял, кодифицировал и упрощал запутанную систему обычаев и практики. Он делал это, опираясь на два главных устоя османского правления: институт государственного управления — светское и исполнительное учреждение; и на мусульманский институт — религиозное и законодательное учреждение. Объединенные под абсолютной властью султана, они представляли, с точки зрения их различных функций, приблизительный эквивалент западного разграничения между церковью и государством.

Институт управления состоял наряду с султаном и его семьей из чиновников его двора, должностных лиц правительства, постоянной армии и большого числа молодых людей, которых готовили к службе в одном или другом из вышеупомянутых мест. Они были почти исключительно людьми или сыновьями людей, рожденных христианами и, таким образом, рабами султана. Как писал венецианский байло Морозини, они «очень гордились тем, что могли сказать: „Я раб Великого господина“, потому что знали, что это есть власть или республика рабов, где именно им предстоит командовать». Как замечает другой байло, Барбаро: «Это действительно заслуживающий отдельного рассмотрения факт, что богатые слои, вооруженные силы, правительство, короче, все государство Османской империи основано и передано в руки лиц, рожденных в вере Христа».

Параллельно этой управленческой структуре существовал мусульманский институт, состоявший только из лиц, рожденных мусульманами. Судьи и юристы, богословы, священники, профессора, они составляли в качестве хранителей традиции и исполнителей священного закона ислама улему, сословие ученых мужей, ответственных за поддержание структуры просвещения, религии и закона на всей территории империи.

У султана не было власти изменить или игнорировать принципы шариата, священного закона, данного от Бога и посланного людям через Пророка, который служил ограничением его Божественной суверенной власти. Не то чтобы у него, благочестивого мусульманина, возникали подобные намерения. Но чтобы его подданные оставались добрыми мусульманами в быстро меняющемся мире, он видел необходимость вносить изменения в порядок применения закона. Начать с того, что Османская империя, захваченные территории которой в начале века были преимущественно христианскими, с тех пор необычайно расширила свои границы благодаря обширным завоеваниям в Азии, включив такие города бывшего исламского халифата, как Дамаск, Багдад, Каир, а также протекторат над священными городами Меккой и Мединой. Четыре пятых всего населения империи, которое к концу правления Сулеймана насчитывало около пятнадцати миллионов человек двадцати одной национальности, находившихся под управлением двадцати одного правительства, теперь были жителями Азии. Поскольку это давало ему права султана-халифа, Сулейман одновременно был покровителем ислама, защитником его веры, а также защитником, истолкователем и исполнителем его священного закона. Весь мусульманский мир взирал на него как на вождя священной войны. В любом случае империя подошла к обретению более широкого мусульманского характера, что требовало нового свода законов для дополнения предыдущего.