Крепость Бреслау - Марек Краевский

— Слушаю господина капитана, — повторил Реве бесстрастным голосом, как будто эти комплименты не произвели на него особого впечатления, что, впрочем, немного насторожило Мока.

— Я хотел бы попросить всю доступную в вашем бюро информацию о тех, кто носит фамилию Гнерлих и Бреслер. — Капитан приглядывался с недоверием к своему собеседнику. — Я был бы благодарен за все, что есть в актах и в адресных книгах.

— Это требует несколько часов работы, — омрачился Реве. — Не знаю, удастся ли мне сделать это сегодня. Знаете, капитан, здесь мы только вдвоем с Фалькенхайном.

— Да, дорогой доктор, — улыбнулся Мок. — Сегодня или завтра. Какая разница? Ведь мы еще не умираем, еще крепость не завоевана. Я убежден, что лучше будет вам работаться с хорошей папиросой во рту. — Говоря это, он выложил ровно десять пачек лоренсов на столе Реве.

— Уберите это, капитан. — Тон голоса начальника загудел неприятно. — Мне это не нужно. Пожалуйста, приходите завтра утром. Это все. — Реве встал.

— Хорошо, господин доктор, — Мок засунул обратно папиросы в портфель.

— Завтра придет за вашей экспертизой мой посланник. Это десятилетний мальчик по имени Артур Грюниг. Ах, и знаете что? Он заберет также эту коробку. — Он поставил футляр на землю. — Я знаю, что ваше бюро — это не место для хранения багажа, но прошу меня простить, я слишком стар тащить эту железяку. Можно?

— До свидания вам. — Реве кивнул и протянул руку на прощание. — Завтра пусть этот мальчик придет утром.

Когда Мок подходил к двери, он услышал еще тихий голос Реве. Он повернулся и посмотрел на чиновника в нарукавниках, неподвижно стоящего у стола. Внезапный грохот рванул зданием. Из рва поднялись фонтаны воды. Мок отпрянул, инстинктивно прикрывая голову рукой. С потолка посыпались струйки пыли. На одной из стен съехал вниз сухой слой штукатурки. Реве все еще стоял выпрямившись.

— Я не расслышал, что вы сказали, доктор, — пробормотал Мок и внимательно изучал состояние своего костюма.

— Я сказал, что у меня, в отличие от вас, произошла большая внутренняя перемена. — Реве смотрел на Мока неподвижными глазами и чувствовал воду, накапливающуюся в легких. — Рак бронхов, пожалуй, значительное внутреннее изменение, вам не кажется?

Это была третья причина, препятствующая сладкой лени Реве в последние дни существования крепости Бреслау.

Мок чувствовал нестерпимую боль в спине. Поверхность дивана состояла из нескольких расщелин, которые стали продавленными от сидения фотографировавшихся людей. Что еще хуже, в диванных долинах скрывался самый большой враг сна — клопы. Эти плоские существа с тиснеными спинами Мок признал за своих личных вероломных врагов, потому что их атаки происходили несколько раз — и то всегда тогда, когда находился на границе яви и сна.

Уже ему удавалось заглушить все угрызения совести, уже переставал видеть заплаканное лицо Карен и доброжелательный взгляд доктора Цукермана, уже размывался образ маленького Артура Грюнига, с горящими щеками подглядывающего за оргией, уже слышали какие-то голоса, которые с детства были предвестниками сна, когда внезапно напала на его жгучая боль, вызванная выделение клоповьих присосок.

Подпрыгивал тогда вверх и зажигал керосиновую лампу, несмотря на проклятия Хануша, доносящихся из соседней комнаты: «А я говорил, что у меня ничего веселого». Через некоторое время проклятия замолкали, а владелец салона успокаивался, вспоминая цену, которую господин платит за заселенный клопами номер. Мок осматривал тогда одеяло и собственное нижнее белье, вытряхивал с полдесятка клопов на пол, где их раздавливал, яростно проклиная.

Их тела лопались, выпуская вонючие пары, а Мок метался по ателье в поисках каких-то сосудов, которые можно было бы наполнить водой и вставить в них ножки дивана, чтобы хотя бы отрезать клопам дорогу снизу. Не находил, однако, никаких посуды и снова укладывался на диван, подвергая свой мозг на касание эринии, а тело на растерзание клопам. Утром победил все сон, похожий на тяжелое опьянение. Капитан проснулся после почти бессонной ночи и почесал по изгибам тела, разрывая тонкие корки.

Он сидел через две четверти часа на диване в бельевом комбинезоне и под аккомпанемент собственных ругательств впихивал какую-то старую линейку за комбинезон, чтобы почесаться.

Хануш, наверное, уже давно на строительстве баррикад, думал он с неохотой о своем хозяине, интересно, кусают ли его клопы.

Он встал, осмотрел весь фотографический салон и нашел к концу место, которого усиленно искал. Отдавая мочу в тесном помещении, он почувствовал клаустрофичный напор стен. Ему показалось, что они ожили. Чувство это было усугублено яркими отблесками, которые появились на стенах уборной. Вспышки эти достигали через маленькое окошко уборной, выходящее во двор.

Мок болезненно выжал из себя последние выделения и выглянул наружу. Дом на другой стороне двора, в котором находился отель, блестел в огне.

Вдруг над двором воцарилась тьма. Порыв недалекого взрыва отбросил его от окна. Снаряд ударил в двор, в самый центр песочницы. Фонтан песка поднялся вверх, а его маленький поток забренчал по стеклам. Следующий взрыв был так близко, что чуть не обрушил Моковых барабанов перепонок.

Капитан схватился за уши и сел на закрытый унитаз. Впервые с момента начала расследования убийства Берты Флогнер почувствовал паралич страха. Одновременно с этим чувством охватили его религиозные мысли и детерминированные домыслы. Он был уверен, что теперь, когда приближался к цели, Бог снова помешает ему достичь ее. Мотивация Его поступка очевидна, думал он, я должен продолжать «алкать справедливости», то есть не может стать ее возмещением. Но что, если Творец решил помешать мне в конце концов в этом «алкании»?

Он отверг эту мысль и выглянул в окно. Его эсхатологическим интуиции были подтверждены внешними явлениями: здание задрожало до основания, дымящийся щебень стелился по двору, а штукатурку на потолке туалета пересекли две косые черты. При их виде Мок выбежал из уборной в ателье и — двигаясь почти на ощупь, — упал на клоповый диван. Руки распростер на спинке дивана, а голову отклонил назад, мучительно напрягая мышцы шеи. Разинув рот, громко втягивал воздух. В его теле вспыхивали маленькие взрывы боли. В спину кто-то вкручивал ему заостренную трубу. Дыхание доставляло все большую трудность.

Он подумал о докторе Реве и о раке бронхов. Вдруг щелкнул затвор фотографической камеры и сумрак ателье был разорван белой вспышкой. Капитан поднял голову так резко, что едва не потерял сознание от вращения.

— Круто, — засмеялся Артур Грюниг и начал целую серию щелчков. Вспышка фиксировала в памяти мальчика забавные образы. Вот капитан Мок с открытыми от гнева губами, вот трясется его живот в бельевом комбинезоне, вот злой старик грозит ему кулаком.

Верхний свет прервал забавы Грюнига. В ярости Мок схватил его за ухо и увидел пренебрежительную усмешку. Осознав недостатки своего гардероба и внешности, он овладел собой, отпустил маленького Артура и погладил его по жестким от грязи волосам.