Трон императора. История Четвертого крестового похода - Николь Галланд

Послы обращались главным образом к мессиру Дандоло, из чего следовало, что остальные уже посвящены в суть дела.

— Мессиры, — заговорил германский посол (тот, что был постарше), после того как все были ему представлены, — вам знакомо имя царевича Алексея, полноправного претендента на византийский трон?

— Знакомо, — ответил мессир Дандоло.

Мессир Бонифаций и германский посол посмотрели на меня. Стало ясно, что они ждут ответа, чему я очень удивился, так как значительно уступал в знатности всем присутствовавшим.

— Мне тоже знакомо это имя, мессиры, — сказал я, и это была правда, хотя я не мог припомнить, откуда его знаю.

Германский посол начал издалека:

— Византийская империя расположена между здешними землями и страной неверных.

— Не совсем так, — возразил мессир Дандоло. — Учитывая, что мы направляемся туда морем, вряд ли можно говорить, что она находится по пути.

Германский посол:

— Это христианская страна, хотя, как это ни прискорбно, она не следует законам Римской церкви, а…

Дандоло:

— Мне кое-что известно о Византийской империи, господин, поскольку она несколько веков подчиняла себе Венецию. Ваша псевдоримская империя не идет с ней ни в какое сравнение. А ее столица, Константинополь, не имеет себе равных во всем христианском мире, и уж точно в вашей так называемой Священной Римской империи.

Посол не обратил внимания на подобное замечание, ибо явно не рассчитывал, что его станут прерывать.

— Византийский император, иначе говоря василевс, это некий Исаак Ангел, которого лет восемь назад лишил зрения и заточил в тюрьму его брат, презренный узурпатор. Сын Исаака, царевич Алексей, попал в тюрьму вместе с отцом. Но год назад, благодаря необыкновенной храбрости и мужеству, царевич Алексей совершил побег из Константинополя и добрался до Германии, где живет его сестра Ирина. Она замужем за Филиппом Швабским, германским королем.

Тут необходимо пояснить, что Филипп Швабский — больше чем просто германский король и претендент на трон Священной Римской империи. Гораздо важнее при нынешних обстоятельствах, что он близкий родственник моего высокочтимого тестя, маркиза Монферрата. Теперь я думаю, что именно поэтому мессир Бонифаций не отправился с нами в Задар. Он не только хотел избежать отлучения от церкви. «Срочным делом», отозвавшим его домой, скорее всего, была встреча с царевичем Алексеем! И что бы нам ни предстояло сейчас выслушать, все равно это была часть замысла мессира Бонифация, родившегося у него в голове еще до того, как мы отплыли из Венеции.

— Мы все знаем о юноше Алексее, — сказал мессир Балдуин довольно сухо. — Он обращался с петицией к Святому отцу по крайней мере дважды, прося Иннокентия вмешаться и восстановить его Святым указом на византийском троне. Поступок, прямо скажем, неподобающий, поскольку Константинополь, да и вся Византия, к прискорбию, охвачены ересью и не находятся под влиянием Папы. Там живут христиане, которые на Востоке называются православными.

Германский посол:

— Все так. Царевич Алексей понимает это. Он также понимает, что вашей армии нужны богатства, чтобы осуществить предначертанное судьбой. Он полноправный монарх очень богатой империи, но ему нужна армия, чтобы осуществить предписанное его судьбой.

Думаю, Балдуин и остальные графы ожидали услышать нечто подобное, потому что лишь слегка поморщились; Дандоло же был изумлен не меньше меня. Я даже открыл рот, но мессир Бонифаций крепко сжал мой локоть и пришлось взять себя в руки. Мне показалось, будто мы внезапно переместились в какую-то абсурдную сказку.

Германский посланник продолжал свою отрепетированную речь:

— Это логичное, выгодное и правомерное соглашение, мессиры: помогите царевичу достигнуть того, что угодно Богу, и царевич поможет вам достигнуть того, что опять же угодно Богу. Он даст вам не только денег на оплату долгов и вознаграждение воинам, чтобы продолжить путь к Святой земле, но и повод порадовать Святого отца в Риме.

Граф Балдуин недовольно заметил:

— Как я уже говорил маркизу, мне непонятно, каким образом новое отклонение от курса, чтобы разграбить очередной христианский город, может доставить удовольствие Святому отцу.

— Речь идет не о грабеже, — сказал посланник. — Мы вернем Константинополь — а на самом деле всю Византию — в лоно папской церкви. Римская церковь станет править всем христианским миром. Вы убедитесь, что для Папы не будет ничего приятнее, чем эта перспектива. Если же говорить о практической стороне дела, то царевич Алексей предлагает двести тысяч серебряных марок за вашу помощь. И это далеко не все. Я официально уполномочен предложить вам все, что угодно, если вы только согласитесь принять это и помочь ему вернуть трон.

Графы никак не отреагировали на такие непомерные цифры, но мессир Дандоло издал какой-то непонятный возглас. Бонифаций подал знак послу, и тот сразу передал письмо одному из охранников мессира Дандоло, который тихо зачитал послание вслух. Стало ясно, что французские графы уже знакомы с его содержанием и никому из них оно не понравилось.

Пока Дандоло слушал своего охранника, мессир маркиз повернулся ко мне и сказал с чрезвычайно серьезным видом:

— Грегор, сынок, тебе сейчас выпадает шанс быть услышанным своими вожаками. Помни о том вреде, что ты учинил, пустив неоправданный слух, когда я только сюда прибыл. Ты должен ограничить свои высказывания этим залом. Но я призываю тебя к откровенности. Каков твой ответ на это предложение?

Я изумился, услышав вопрос. Но еще больше меня поразило, что бароны ждали моего ответа. И как тогда, с Симоном де Монфором, я почувствовал, будто меня затягивают в политику, а ведь это не мое дело. Высокочтимый тесть словно прочел мои мысли и примирительно сказал:

— Я не прошу тебя принять важное решение, как поступить, прошу только поделиться своим личным мнением.

Я ответил, что считаю любые отклонения от маршрута непозволительными. Услышав мой голос, мессир Дандоло дал знать охраннику, чтобы тот перестал читать письмо и дал ему возможность послушать меня. Я совсем струхнул, даже начал заикаться, если придерживаться правды, и только через несколько секунд сумел продолжить:

— Из-за того, что мы свернули сюда, в Задар, мы стали единственной во всей истории армией пилигримов, отлученной от церкви тем самым Папой, от имени которого мы выступили в поход. Большинство моих соратников пока об этом не знают, и я не собираюсь им об этом рассказывать, иначе возникнут волнения и армия расколется еще больше.

— Армия расколота из-за денег, Грегор. Если мы примем предложение, о деньгах можно больше не думать, — сказал Бонифаций.

— Когда впервые заговорили о Задаре, моя душа болела оттого, что приходилось раздумывать — идти в атаку на христиан или нет. Не могу еще раз заставить себя решать такую же проблему, — стоял на своем я.

— А тебе и не надо, — вкрадчиво сказал Бонифаций. — Никакой настоящей атаки не будет, разве что придется сразиться с варягами, наемниками узурпатора. Но можешь быть уверен, это не будет нападение на город или его жителей, как произошло в Задаре. Этот поход не затронет добропорядочных горожан. Константинополь достаточно настрадался с переменами режима, чтобы пресытиться ими, и его народ не любит узурпатора. Мы пойдем войной на одного человека, согрешившего против своего брата и повелителя, человека, обманувшего весь народ своей империи. Ты как рыцарь-христианин вряд ли отыщешь другого такого злодея. Даже если бы не было никакой компенсации, тебе все равно следовало бы предпринять поход, чтобы воцарилась справедливость. Верный сын хочет свергнуть тирана, от которого пострадал его отец. Ему нужна наша помощь. Так неужели этот долг для тебя отвратителен?