Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов

в постельной сласти ничего худого не вижу. Иначе как бы род человеческий дальше произрастал?

— Так-то оно так, — вздохнул Герасим. — Да только слухи поползут, а бабьи сплетни хуже плетки — секут не жалеючи.

— Наплюй, — засмеялся Дмитрий. — Посудачат и успокоятся.

Уже стемнело, и Герасим зажег свечу.

— Есть тут одна вдовица, — вдруг вполголоса уронил он. — Люба она мне. Думал посвататься, да все не решусь. А ну как откажет?

— Так давай я твоим сватом пойду! — с улыбкой предложил Дмитрий.

Отец Герасим задумчиво почесал переносицу.

— Да ты не сомневайся, уломаем твою вдову, — настаивал Дмитрий. — Зовут ее как?

— Умила. Дом у нее на Ильиной улице.

Сердце Дмитрия отчаянно ухнуло. К счастью, уже совсем стемнело, и брат не увидел, как изменилось его лицо.

5

С того вечера братья про сватовство больше не говорили, вроде бы обернув все в шутку, но видно было, что Герасим помнит о том разговоре и ждет. А Дмитрий казнил себя за неосторожное обещание. Надо ж такому случиться, чтобы из множества новгородских вдов брату приглянулась именно Умила! О том, что Герасим может узнать про их связь, Дмитрий боялся даже подумать.

Но однажды ноги сами занесли Дмитрия на Ильину улицу. Подойдя к дому Умилы, услыхал знакомый голос, повторивший те же слова, что и пять лет назад:

— Что, Малой, своих не признаешь? Аль загордился?

Она! Последний раз он видел Умилу в те страшные январские дни, когда снимали вечевой колокол. Тогда она была исхудавшая, болезненно бледная и смотрела на него отчужденно, как на врага. А теперь у ворот стояла прежняя Умила, румяная, смеющаяся, точь-в-точь такая, какой он представлял ее все эти годы.

— Тебя не вдруг и узнаешь, был вьюнош, стал муж. Зайдешь? — спросила Умила и, не дожидаясь ответа, пошла к крыльцу, а за ней на нетвердых ногах двинулся Дмитрий, лихорадочно подбирая слова. Надо сказать так: выходи за моего брата, он одинок и любит тебя. Но стоило ему взглянуть на круглившиеся под холщовой рубахой бедра, на стройные щиколотки, на толстую рыжеватую косу под расшитым убрусом, и все заготовленные слова вылетели из головы.

Войдя в горницу, Дмитрий уже набрал в грудь воздуха, но говорить ему не дали. Сильные горячие руки обхватили шею, сочные губы запечатали его онемевшие уста жадным поцелуем.

Опомнились глубокой ночью.

— Ну, все, ступай, завтра приходи, — промолвила Умила.

Пытаясь унять вновь разливавшийся по всему телу жар, Дмитрий глухо проговорил:

— А ведь я тебя сватать шел!

Увидев радостное изумление в ее глазах, поспешно исправился:

— Брат мой, дьякон Герасим, хочет тебя в жены. Люба ты ему…

И тут же смолк, оглушенный ее хохотом. Умила смеялась звонко, по-девичьи, запрокидывая голову и всплескивая обнаженными руками.

— Меня многие сватали, но чтобы этак вот!

Отсмеявшись, стала серьезной.

— А я было подумала, что ты меня за себя зовешь. Да только не пошла бы. Ты еще молоденек, а мы, бабы, быстро отцветаем.

— Так что передать брату? — отводя глаза, переспросил Дмитрий.

Умила долго молчала, потом со вздохом ответила:

— Отец Герасим мне тоже к сердцу пришелся. Я на его проповеди всегда хожу. Златоуст! И душа у него добрая. Да и устала я одной куковать.

— Так ты согласна? — спросил Дмитрий.

Закручивая волосы жгутом, Умила молча кивнула.

— А как же мы с тобой? — упавшим голосом вымолвил Дмитрий.

— А никак, миленький, — ласково молвила вдова. — Буду я отцу Герасиму верной подружией[22].

Увидев горестное лицо Дмитрия, шепнула:

— Ну разве что остатний разочек…

6

Получив согласие невесты, окрыленный отец Герасим направился к владыке Геннадию просить разрешения на второй брак. Вернулся мрачнее тучи.

— Отказал? — ахнул Дмитрий.

— Уговаривал монашеский постриг принять, — скупо ответил Герасим. — Обещал в игумены вывести. А я ему отвечаю: не могу в монастырь, потому как у монаха сердце должно быть ни к чему не привязано.

— А он?

— Говорит: ежели тебе разрешу двоебрачие, завтра ко мне все прочие вдовцы потянутся. Прихожане скажут: раз попы апостольское правило нарушают, то и молитвы их до Господа не дойдут.

— А ты?

— Сказал, что слагаю с себя сан.

— Пресвятая Богородица! — ахнул Дмитрий. — Как же ты без церкви?

— Тяжко будет, — признал Герасим. — А хуже всего, что проповедовать больше не смогу. Спасибо владыке, что позволил остаться софийским библиотекарем. Жалованье скудное, но зато при книгах.

…Венчали молодых в церкви Апостола Филиппа по особому чину для двоебрачных. Чтобы не плодить сплетен, венчались ночью, за закрытыми дверьми. Герасим сиял счастьем, он будто сбросил десяток лет, Умила была чудо как хороша в свадебном наряде.

— Имаешь ли, раб Божий Герасим, произведение благое и непринужденное, и крепку мысль пояти себе в жены сию Умилу, юже зде пред собою видишь? — вопрошал священник.

— Имаю, честной отче, — отвечал Герасим.

— А ты, раба Божия Умила?

— Имаю, честной отче! — отвечала Умила.

Свадебного застолья тоже не было. Просто посидели втроем за столом, выпили вина. Прощаясь, Дмитрий поймал на себе благодарный взгляд брата и ласково-сочувственный взор Умилы. Чтобы не выдать себя, Дмитрий быстро вышел за порог. Шагая по ночной улице, едва сдерживал рыдания. Винить было некого, он сам отдал брату свою первую любовь. И как знать, возможно, и последнюю…

Наутро прискакал гонец из Москвы. Великий князь срочно затребовал Аристотеля Фиораванти в столицу. Вместе с зодчим покинул Новгород и Дмитрий Герасимов.

Часть вторая. Ересь

Смяла нашу веру жизнь сия.

Менандр

Глава 1. Братство Святой Каббалы

1

В июле 1484 года по утопавшей в знойном мареве молдавской степи возвращался на родину московский посол Федор Васильевич Курицын. Два года, проведенные при дворе венгерского короля, изменили думного дьяка до неузнаваемости. Туда ехал степенный московский боярин в долгополом кафтане и горлатной шапке, назад возвращался постриженный по последней моде европеец в камзоле дорогого сукна. Но еще разительнее была внутренняя перемена, происшедшая с думным дьяком, и в этой перемене не последнюю роль сыграл человек, сидевший с ним сейчас в одной карете. То был королевский астролог Мартин Былица.

Их первая встреча случилась на аудиенции