Сказки Бурого Медведя - Михаил Лепёшкин

что стянул да по местам расставили. Ясну развязали, кляп вынули, но по сторонам от неё встали.

— Вот так. А теперь шубу ей надеть дайте да во дворе меня ждите. И чтобы волос с её головы не упал!

Надела Ясна шубку, на Яробоя не глянув во двор вышла. Стража за ней.

— Не думал я, что таким гостем сюда приду, да вот вишь как вышло. Прости, мать. Всё сделаю, чтобы по правде было. — Повернулся Яробой да вышел во двор.

А во дворе уж соседи сбежались, кто с чем, Охлупов дом защищать да Ясну вызволять. Стража струхнула, смирно стояла, а как Яробой вышел, так осмелели, стали в ответ отругиваться. Яробой прикрикнул на них и соседей громко спросил:

— Знаете вы, люди, за сей девицей вину какую?

— Нет за ней вины! Отпусти!

— Ну а коли нет вины, так и чего же вы безпокоитесь? Нешто думаете, не по правде что учинится?

Смутились люди, в стороны разошлись. Вывели стражники Ясну на улицу, окружили караулом и в обратный путь тронулись. Яробой всё на неё поглядывал, а она шла, глаза опустив, ни на кого не глядя, ни слова не молвя. Так и привели её на храмовое подворье да в башенную темницу под замок заперли.

В темнице той сыро было да холодно. Лишь одно маленькое окошко под потолком, в которое и руку не просунуть, свет давало. А выходило оно в закуток храмового подворья, что между башней и стеной амбарной приходился, дабы крики и стоны заключённых никому не мешали.

Обошла Ясна темницу свою, поскучала немного, помёрзла да за дело взялась. Нечего тут со скуки помирать да мысли накручивать. Пока время свободное появилось, многое в себе в порядок привести надо, многое обдумать да многое освоить. От того и польза будет, и холод-голод не страшен, и скука не доконает.

Когда отцу Мигобию доложили о том, что ведьма доставлена, он с трудом оторвался от записей отца Патона, которые тот перед смертью сделать успел. Хоть и отрывочные они были, хоть и не всегда разборчивые, но дельных мыслей там было множество, и нужно побыстрее их в порядок привести да книгу писать. Книгу, которая перевернёт весь просвещённый мир, его, отца Мигобия, прославив! Тем более, что тут можно всё и опробовать, благо ведьм здесь столько, что на все изыскания хватит! Тогда не просто доводы в книге будут, а и практически опробованные пытки, и комментарии к ним. Вот и эта ведьма пусть посидит ещё, помается, помёрзнет, подумает, что ждёт её! Пусть страх ей овладеет, пусть отчаяние охватит! Тогда покладистей станет, думать не сможет. Тогда и признаний от неё добиться можно каких угодно. Успокоил себя отец Мигобий да опять за книгу принялся.

Мальку было строго-настрого приказано: «На подворье храмовое ни ногой». Он и сам не больно хотел, помня истязания, которым его там подвергли. Да вот мысли о том, что и сестрице такое предстоит, покоя не давали. Решил он Ясну найти да хоть поговорить с ней, может помочь чем сможет? На подворье он ориентировался как в своей горнице, чай у него на глазах всё строилось, а потому и места, где темницы расположены, знал прекрасно. Прокрался он ночью через ограду, в одном месте посмотрел — никого. В другом тоже. И лишь когда в третье место, что у башни возле амбара, сунулся, сразу почуял душу родную. Там она! Поспешил он к окошку махонькому, что у самого снега, но ноги вдруг от земли оторвались, и он засучил ими в воздухе да руками замахал, за шкирку подхваченный. А у самого уха голос возник:

— Та-ак, и кто это у нас тут, такой прыткий?

«Эх, дурья башка! Вот попался-то! — подумал Малёк. — Теперь кричи не кричи, а мало не покажется…»

Холод Ясне давно был не страшен. Могла она согреть себя даже в лютую метель, будучи в одной исподней рубахе. Темноты тоже не боялась, к тому же за запертыми дверьми — чего страшиться-то? Зналась она с разными силами, и светлыми, и тёмными, и все могла их на пользу направить. Тут ведь как? Раз есть оно в Мире нашем, значит нужно для чего-то. А раз нужно, так и помочь может. Как в хорошем хозяйстве всё на пользу идёт, так и тут — любая сила для чего-то да пригодится. Многое успела она за вечер обдумать. Многое, на что раньше времени не хватало, опробовать. Многое на будущее наметить. Столько планов в голове возникло, что и не уходила бы отсюда ещё года два.

Только она спать собралась, да вокруг мыслью раскинувшись, человека на улице за стеной почуяла. Что за человек? Ага, тот самый кметь, что на руках её нёс да сегодня в темницу вёл. А что надо-то ему тут? О! Насторожился, за угол в тень скользнул. А вот родной дух приближается. Малёк! «Осторожно!» — хотела она закричать, да не успела, и тот задрыгался, сильной рукой на воздух поднятый. Попался! Было полбеды, теперь настоящая беда пришла!

А Яробой Малька разглядывал, в воздухе туда-сюда как псёнка поворачивая:

— Ты кто таков? Зачем тут?

— Тебе-то что? Давай, кричи, что с мальцом справился. В том тебе великая слава будет!

— Да, велика слава — комара прихлопнуть! — усмехнулся кметь, как кошка с мышью играя.

Малёк извернулся, за держащую руку ухватился и ногой в лицо супостата ударил! Но тот не зря воинскую кашу ел, как щенка его за шкирку другой рукой перехватил, до лица достать не дав, да встряхнул так, что у Малька ноги выше головы подскочили и чуть не разлетелись в разные стороны.

— Вот время нашли славу делить! — раздался вдруг тихий голос Ясны из окошка. — Коли по делу пришли, так говорите, а коли безделье какое затеяли, так по домам ступайте, добрым людям спать не мешайте.

— А чего он меня схватил? — возразил Малёк.

— А чего он ногами дерётся? — в тон ему возразил Яробой.

Оба посмотрели друг на друга — и усмехнулись. Опустил его Яробой:

— Иди уж, разговаривай. Я посторожу пока.

Подошёл Малёк к окошку, присел.

— Как ты, сестрица? Может помочь чем?

— А что мне будет? Душа проста, совесть чиста да разум светел! Ты бы вот, братец, желудей мне принёс. Дюже соскучилась я по ним.

— Далёк путь к тем желудям. Успею ли? Да и матушку как оставишь? Она за батюшкой ходит, а рана у него без тебя не заживает больше.

— Не на теле у него рана, а на душе.