Конец лета - Андерс де ла Мотт

Вероника выдвинула верхний ящик. В небольшом отделении для ручек, скрепок и ластиков обнаружился старинный дверной ключ. Она покачала его на ладони, думая, что сказал бы Маттиас насчет запертых дверей верхнего этажа. Выглянула в окно – нет ли на площадке отцовской машины – и решилась.

Комната Билли, которая когда-то давно была ее комнатой, располагалась справа от лестницы. Ключ повернулся легко; Вероника шмыгнула внутрь и закрыла за собой дверь. В комнате пахло ковровым покрытием и «Аяксом». Роликовая штора наполовину опущена, и комната покоится в полутьме.

Над кроватью висела большая фотография Билли. Та же, сделанная в ателье, что хранилась дома у Вероники. Ее же Вероника видела в газетной статье, хотя и значительно увеличенную. Билли смеялся в камеру, демонстрируя молочные зубки и ямочки на мягких щеках. Голубые глаза блестели. Веронике пришлось сильно сглотнуть, чтобы не дать холоду распространиться в груди.

Рядом с фотографией висел рисунок Билли, пытавшегося, по всей видимости, изобразить на нем кролика. На кровати, привалившись к бело-голубым обоям, сидели ровным рядком мягкие игрушки.

Вероника осторожно прошлась по комнате. Начала с того, что открыла гардероб, оказавшийся гораздо меньше, чем ей помнилось. На полках лежали маленькие вещи маленького мальчика. Вероника подумала: интересно, проверял ли Билли трижды, прежде чем лечь, замок на двери. Сама она проверяла. К стене между кроватью и книжным шкафом притулилось деревянное ружье. Кажется, Билли получил его на Рождество в подарок от дяди Харальда. Вероника подумала, что младший брат тоже наслушался страшных сказок и вооружился против ночных кошмаров. От этой мысли резануло в груди.

На верхней книжной полке стояли деревянные игрушки. Трактор с прицепом – колеса крутятся, прицеп на магните. Рядом – борона, зубья сделаны из железной расчески. Обе игрушки искусно выточены и аккуратно раскрашены. Вероника знала, что папа изготовил их в своей мастерской. Наверное, не один час потратил, чтобы они вышли безупречными.

Под игрушками выстроились книжки про Тот-те, унаследованные Билли от Вероники; рядом лежали ракушки и плоские камешки, которые братик, наверное, привез из нескольких своих поездок на море. До моря отсюда шестьдесят километров – меньше часа на машине. И все же они ездили туда не часто. От моря мама делалась беспокойной. Вероника снова подумала о том камешке на могиле. Камешек с моря. Пожалела, что не взяла его с собой.

На третьей полке красовались домики из «лего». Сложные для пятилетки – наверное, выстроить их помог Маттиас. Рядом с моделями стоял синий портативный проигрыватель. На его вертушке лежала пластинка. Судя по нескольким пылинкам на черном виниле и запаху моющего средства, папа убирал здесь всего пару дней назад. Наверное, и постельное белье менял. Вероника осторожно провела рукой по подушке. Наволочки, пододеяльник, простыня свежевыглаженные. Пахнут стиральным порошком.

Посреди письменного стола стоял еще один домик из «лего». Незаконченный. Вокруг рассыпаны несколько деталей – как будто ждут, когда хозяин комнаты вернется и пристроит их на нужные места. Возле домика – ваза с одной-единственной белой розой. Наверняка с куста, под которым папа прибирал в субботу, когда она приехала. Красивая свежая роза. Вероника наклонилась и понюхала цветок. Пошевелила детальки, приподняла домик, поставила на место. Перешла к проигрывателю. Давным-давно он тоже принадлежал ей, она получила его в подарок на Рождество от мамы с папой. Когда она потом перебралась в комнату Маттиаса, у того уже был настоящий стереопроигрыватель, купленный на деньги, которые Маттиас заработал летом в скобяном магазине, так что портативный проигрыватель остался здесь, у Билли.

Вероника подняла рычажок. Раздался щелчок, и пластинка завертелась. Через пару мгновений она набрала положенные тридцать три оборота в минуту. Вероника опустила иглу на винил, услышала скрежет в динамиках. Как же хорошо она помнила эту сказку – узнала сразу, по голосу рассказчика. «Мышонок и другие жители леса Елки-на-Горке».

Она села на кровать и стала слушать историю про зверят, удивляясь, что до сих пор помнит наизусть чуть не каждую реплику, хотя не слышала этой пластинки с самого детства. Они с мамой лежали на этой вот кровати и вместе слушали сказку.

Ты мой мышонок, Вера. Мой мышонок.

Трещина в груди открылась, стала черной прорубью. Вероника легла, зарылась головой в подушку. Та пахла не только стиральным порошком, но и Билли, и мамой.

Вероника не плакала, узнав, что мама умерла, не плакала и на похоронах, хотя там плакали все, даже дядя Харальд. Но запахи подушки, детская сказка на исцарапанной пластинке и эта печальная комната, которая тихо ждала маленького мальчика, сломали какую-то преграду.

Вероника рыдала так, что ее всю трясло. Рассказчик продолжал историю про лес Елки-на-Горке, а когда Вероника проплакалась и слезы сменились парализующей слабостью, игла дошла до последней дорожки. До «Колыбельной Мышонка» – ее любимой песенки.

Она закрыла глаза, вслушиваясь в знакомую мелодию. На миг ей снова стало пять лет. Ей приснился страшный сон, она проснулась перепуганная. Мама здесь. Лежит рядом и что-то шепчет ей на ухо. Заставляет кошмар поблекнуть.

Засыпай, малышка, серенькая мышка. Укрываем хвостик, сны придут к нам в гости.

Она чувствовала на шее мамино дыхание. Тепло ее тела, запах ее духов. Вероника свернулась калачиком, слушая дальше.

Спят и совы, и коты, засыпай, малыш, и ты.

Она хотела сказать маме, что та не мешает. Что пусть остается, сколько хочет. Но песенка была короткой, длилась всего минуту, и вот звукосниматель уже добрался до последней строчки. До слова, за которым в темноту всегда снова вползали страшные сны. Вероника зажмурилась, шепча слова.

В лисьей норке на кровать даже Лис улегся спать[11].

Когда песенка кончилась, мама мягко поцеловала ее в щеку. Кровать скрипнула, пол тихо отозвался на легкие шаги. Дуновение воздуха – и она исчезла.

Если лечь спать в своей детской спальне, то кровать покажется меньше, чем помнилось, а стены и потолок словно бы к тебе приблизятся. Зато запахи, прикосновение шероховатой простыни к коже, звуки, рождающие эхо в комнате, со временем не меняются. Здесь все такое привычное, такое безопасное. И – рождающее тревогу.

Может быть, именно поэтому она и не хотела приезжать сюда. Невыносимо чувствовать, что она здесь больше не дома, что она никогда больше не будет здесь дома.

Веронику разбудил телефонный звонок. Она услышала отцовские шаги на первом этаже, потом тихое «алло».

Лишь через несколько секунд она сообразила, где находится. Проигрыватель выключился, лапка с иглой легла в держатель. Вероника быстро взбила подушку, разгладила одеяло и покрывало.

– Вера! – крикнул снизу отец. – Ты там?