Вид с больничной койки - Николай Плахотный

Слушая мою исповедь, Илья Дмитриевич качал головой да вздыхал. Предполагаю, наверняка о случившемся он доложил по инстанции. На следующий день B. C. Сегельман принял надлежащие меры. В своем кабинете — при закрытых дверях — провел летучку сперва с врачами, затем с медсестрами. Резюме: в отделение попал опасный тип, с ним надо держаться крайне осторожно, ухо держать востро.

Пациенты нашей и соседних палат исподтишка наблюдали за тем, как разворачивались события. Мнения были разные. Одни душевно сочувствовали, другие давали практические советы: например, лучше всего смириться, перетерпеть да посапывать в тряпочку. Все понимали, что персонал с нами воюет, выметает на беспомощных накопившееся годами зло. Сосед Стас Волынский (студент-психолог) не раз меня предостерегал: принципиальность мне же боком выйдет!

В один из визитов врач Енгибарян осведомилась, какими лекарствами предпочел бы я лечиться: дорогими или не очень. Я признался, что малообеспеченный, живу исключительно на пенсию, побочных доходов не имею, от Сороса грантов не получаю. «Понятно!» — со вздохом, сквозь зубы процедила Нара Мельсиковна. По выражению ее лица нетрудно было понять, что доктор во мне разочарована.

От других пациентов я слышал, что в отделении кое-кому выдают весьма эффективный и достаточно «мягкий» антибиотик под фирменным названием офлоксин. В следующий визит намекнул доктору, что непрочь испытать этот препарат на себе. «Понятно, — кося в сторону глазки, обронила Нара Мельсиковна. Потом со значением добавила: — Но это лекарство очень дорого». Потом перевела разговор в другую плоскость и вскользь добавила: «Виктор Соломонович Сегельман предлагает курс электрофореза со спины и грудной клетки».

Не без тревоги принял я предложение, идущее из уст начальства. На следующий день поднялся двумя этажами выше. В кабинете физиотерапии со всех сторон обложили меня мокрыми полотенцами, а вокруг гулял ледяной сквозняк из открытой форточки.

Это была не процедура, это была экзекуция, которая могла закончиться летальным исходом… Потом с того света докажи, что в случившемся повинны эскулапы. Как правило, вину при всяких обострениях сваливают на болезнь, на неблагополучную наследственность пациента или на неблагоприятные колебания в атмосфере. Ну и концы в воду! Вы слышали когда-либо, чтоб кто-то «посторонний» доказал вину медиков в случайной, тем более в преднамеренной смерти несчастного. Это все равно, чтоб уличить дельфийскую пифию во лжи, в дезинформации.

Недавно Москву потряс «случай», имевший место в ГКБ-20. Ее хирурги четвертовали полуживого пациента на запасные части, на продажу. Верховный суд РФ трижды отменял приговор низшей инстанции, в конца концов вынужден был принять оправдательное решение.

После экзекуции с применением мокрых тряпичных прокладок у меня возник рецидив пневмонии с температурой 39,5.

Любой деревенский житель, а также туристы, экстремали, лесорубы, охотники знают, что ни в коем случае нельзя оставаться в мокром белье на холоде, на сквозняке. В таких случаях воспаление легких гарантировано. Даже оказавшись в теплой избе, сразу ж надо сбросить с плеч все мокрое… А что сотворили со мной эскулапы? Якобы по незнанию, по недоразумению, обернули легочного больного в мокрые тряпки и оставили «сохнуть» на сквозняке.

Вечером 23 ноября попросил сестру на вахте вызвать врача. Скорчив гримасу, она ответила: «Тридцать девять — это еще не смертельно». Между прочим, в ту тревожную ночь дежурила врач нашей же Второй терапии Ирина Борисовна Славина. Кстати сказать, ее подпись стоит на выписном эпикризе, хотя за три недели пребывания в больнице ни разу не переступила порог нашей горемычней палаты. Ни разу не заглянул к нам и зав отделением. В поведении названных лиц чувствовалась преднамеренность, угадывалось интриганство, неуклюжая политичность.

Прав был сосед по койке: медперсонал мстил мне за то, что я отстаивал свои законные права пациента, записанные в Конституции РФ. При этом, разумеется, мешал оборзевшим медикам творить произвол, беспредел, вымогательство.

Я, тяжелобольной, беспрестанно находился в состоянии не только дискомфорта, а и нарастающего стресса. На самом деле персонал любой клиники всячески обязан оберегать болящих от психических перегрузок. Не зря же бытует поговорка: «Все болезни от нервов…». Но это в теории медицины. Медперсонал больниц, поликлиник и иных заведений системы здравоохранения (от главного врача до последней санитарки) прямым или хитро завуалированным способами стараются выбить из своих подопечных удовлетворительную мзду, на худой конец… подношенье. Ибо такой теперь установился торговый дух в стране. БЕРУТ ВСЕ! Страна насквозь коррумпирована. И никакие прокурорские расследования, никакие судебные процессы нас уже не спасут… Ради общего спасения необходимо менять систему! Эта «революционная» мысля у 99 процентов россиян сидит глубоко, в подкорке.

После завуалированной пытки в кабинете физиотерапии, едва не стоившей мне жизни, лечащий врач срочно назначила «недешевый» антибиотик азитрокс. Надо заметить, что именно это средство в терапевтической схеме ГКБ-57 — наверняка команда Сегельмана оттуда его и выудила. Фармакология азитрокса имеет направленное действие, в частности на гнойный процесс в бронхах. Так что из-за жульничества прохиндейки Довтян процесс моего излечения оказался не только неоправданно долгим, но и был чреват губительными последствиями. И вот тут вправе могла предъявить счет — чувствительные штрафные санкции! — моя медицинская страховая компания «Солидарность для жизни». Однако благодетели мои не хотят ввязываться в конфликты, ибо находятся в преступном сговоре. Прощают один другому грехи, оплошности и даже тяжкие преступления перед народом, обществом. Да некому только копнуть. В итоге за все, за все расплачивается и страдает па-ци-ент!

…Азитрокс сделал благое дело. Дыхание выровнялось, гноя в мокротах стало меньше, температура стабилизировалась на отметке 37,2. Упомянутое лекарство я принимал всего два дня. Вдруг в персональной ячейке 27 ноября не оказалось знакомых капсул. Подумал: наверное, врач назначение отменил. Отправился за справкой к старшей медсестре Э. С. Мартыновой. Та удивилась: отмен не было! Обратился с тем же вопросом к лечврачу Енгибарян. Она не могла взять в толк, как такое могло случиться. Через какое-то время прямо в коридоре из рук в руки передала две капсулы (суточная доза).

На свой риск провел я расследование обстоятельств исчезновения назначенного врачом антибиотика. Прошел по всей цепочке… В натуре оказалось: пошлое воровство! Это было деле рук ночной медсестры Екатерины Сердитовой.

Пойманная с поличным воровка в белом халате подняла жуткий хай. Носилась по коридору и кричала: «Я подам заявление! Я ни минуты тут больше не останусь!». Это был театр в одном лице… Через какое-то время К. Сердитова вышла из кабинета Сегельмана с гордо поднятой головой.

Я потребовал у врача, чтобы этот казус с азитроксом был занесен в историю моей болезни. Енгибарян пообещала, но обманула. Однажды я спросил у Нары Мельсиковны разрешение полистать свой больничный манускрипт. Решительно было сказано: «История болезни огласке не подлежит, это больничная тайна». Чего-чего, а тайн, подозрительных секретов в 31-й клинике полным-полно. Как-то Енгибарян Н. М. вошла в палату в сопровождении доцента Семенова (в терапевтическом отделении он вел практические занятия со студентами). По простоте душевной я обратился к местному светиле с такими словами: «Дорогой доктор, помогите мне поскорей встать на ноги». И вот что услышал: