Звезда Cтриндберга - Ян Валентин

– Я настаиваю, – коротко сказала Эва.

Девица застонала, как от зубной боли, встала с насиженного места, сняла компьютер с пароля и демонстративно медленно удалилась в проход между рядами полок.

Она вернулась больше чем через полчаса с двумя тоненькими папочками, швырнула их Дону и взялась за свою книгу.

В первой папке содержались только скудные и к тому же разрозненные сведения. Женщина по имени Камилла Мальро, урожденная Хольст, родилась в 1885 году, вышла замуж за Рональда Мальро из Онзе-Ливе-Фруверке, бракосочетание состоялось в церкви Пресвятой Богоматери в Формезе-ле в 1905 году. Работала ли эта Камилла, были ли у нее дети, братья или сестры – неизвестно. Больничный журнал, свидетельство о смерти – муж умер уже в 1907 году.

– Ну как, стоило ходить? – пробормотала девица, не отрывая глаз от книги.

От следующей Камиллы Мальро остались только две бумажки: свидетельство о смерти и ссылка: все документы отправлены по месту рождения во Францию, в Шарлевилль-Мезьер.

– А можно заказать копии документов из Франции?

Девица притворилась, что не слышит.

– Мы требуем, чтобы вы заказали у ваших коллег в Шарлевилль-Мезьер копии всех сохранившихся документов, касающихся данной Камиллы Мальро, – адвокатским голосом сказала Эва, делая ударение чуть ли не на каждом слоге.

Девица поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и отложила книгу.

– Такая процедура займет много времени. Очень много времени. И надо заполнять целую кучу бюрократических анкет.

Она взяла в руки папочку с Мальро-Хольст.

– Я думаю, это и есть ваша бабушка, – сделала она последнюю попытку.

– Мы требуем, чтобы вы заказали… – упрямо повторила Эва.

– Как долго вы собираетесь пробыть в Иепере? – сказала девица издевательским тоном. – На запрос за границей ответ обычно приходит через несколько месяцев, а уж из Франции и того больше. Все это надо регистрировать.

Дон почувствовал, что Эва вот-вот сорвется. Он достал открытку (теперь она надежно хранилась во внутреннем кармане нового пиджака) и положил перед девицей.

– Я вижу, вы отоварились в Лакенхалле, – сказала девица. – Просто не верится, что кто-то покупает этот сентиментальный мусор.

– Это наследство, – серьезно сказал Дон. – Может быть, открытка и куплена в Лакенхалле, но не вчера и не сегодня, а лет сто тому назад.

Он повернул открытку и показал ей написанные отливающими золотом фиолетовыми чернилами строки над поцелуем. В первый раз в глазах поклонницы «Церкви Сатаны» промелькнуло какое-то подобие интереса.

– И в самом деле, 1913 год… И что это такое, любовное послание?

Она, бормоча себе под нос, прочитала стихи. Потом еще раз, погромче.

– Хорошие стихи, – сказала она. – Правда, позаимствованные.

– Письмо написано нашим дедом этой женщине, Камилле Мальро. И мы были бы вам очень благодарны, если бы вы нам помогли. Это была великая любовь.

– А вы уверены, что речь идет о любви? – спросила девица. – Речь идет о мстительном любовнике с чудовищной, неутоленной страстью… ладно, не возражаю. Любовь так любовь.

Эва потеряла терпение:

– Так вы намерены нам помочь или нет?

– Помочь?

– Заполнить все необходимые бумаги и послать в Шарлевилль-Мезьер. Мы же должны узнать, что это за документы, – сказал Дон миролюбиво. – Мы готовы ждать.

– Только ради хорошего литературного вкуса вашего дедушки…

Она достала из ящика стола толстый формуляр и начала, склонившись, медленно заполнять многочисленные графы. Исписав полстраницы, она сказала:

– Вам вовсе не обязательно дожидаться ответа здесь, в архиве. Зайдите через несколько дней.

– Спасибо, – сказал Дон, взял открытку и поднялся со стула.

– «Портрет неизвестного художника».

– Простите?

– А он-то, местью одержимый, он,

Кого любовью успокоить ты хотела,

Теперь он, верно, удовлетворен

Твоим нагим и бездыханным телом![47]

«Портрет неизвестного художника», – сказала она. – Вы же не думаете, что ваш дедушка сам сочинил эти строки? Он их позаимствовал. Но вы же и сами это знаете.

Дон ошарашенно посмотрел на Эву, а потом уставился на девицу. Белое лицо, полкило маскары на ресницах, фиолетово-черные губы, черная майка с козлом.

– Бодлер… Бодлера надо знать, – пожала она плечами, продолжая заполнять формуляр.

Моросить начало, еще пока они ждали такси, а когда доехали до Гроте Маркт, дождь перешел в ливень. Эва показала на толпу туристов, спрятавшихся под аркой военного музея в Лакенхалле, открыла дверцу машины и пулей пролетела десяток метров до арки с накинутым на голову плащом.

Дожидаясь, пока шофер отсчитает ему сдачу, Дон краем глаза наблюдал, как Эва пытается растолкать толпу и найти местечко под аркой.

Перед входом тяжело висели намокшие флаги. В сухую погоду флаги, скорее всего, были ярко-розовыми, но сейчас, пропитавшись дождем, стали темно-бордовыми, цвета крови. На каждом из этих кровавых флагов был изображен серый крест, увитый полевыми цветами со стеблями из колючей проволоки. По нижнему краю флага шла широкая черная полоса с надписью:

На полях сражений Фландрии.

Иепер 1914–1918

Попытки Дона протиснуться в укрытие не увенчались успехом – пожилая японская пара раз за разом вытесняла его под дождь. Под конец ему это надоело, он ухватил Эву за рукав и потащил к входу в музей.

Они словно угодили в храм. Величественные готические окна, в похожие на паутину свинцовые переплеты вставлены куски красного и синего стекла.

Дон отдышался и провел рукой по мокрым, слипшимся волосам. Эва пыталась носовым платком стереть потекшую на дожде маскару.

В высоком вестибюле все говорили шепотом, кто-то покашливал. В одном из залов, очевидно, показывали фильм – оттуда доносились глухие звуки взрывов и пулеметных очередей.

У кассы стояли две восковые куклы. Одна изображала солдата в полевой форме с латунными пуговицами от воротника и до пояса. Усатая желтая физиономия с равнодушными фарфоровыми глазами. Когда-то его, судя по надписи, звали Роберт Лаунер, немецкий артиллерист. Рядом с Лаунером в умоляющей позе застыла женщина в белом чепце на искусственных волосах. Дон наклонился и прочитал надпись: «Розе Вейте. Голландская сестра милосердия. Работала на переднем крае, 23 января 1915 ей оторвало обе ноги».

Они купили билеты и прошли через турникет. Эва, шедшая первой, вдруг остановилась и словно замерла. Дон проследил за ее взглядом – на каменной стене были высечены горькие слова Герберта Уэллса: