Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари

Он не стал продолжать, предоставляя многоточию нарисовать в воображении каждого всевозможные напасти: землетрясения, извержения вулканов, цунами и конец света, — которые бы он, не колеблясь, вызвал, если бы с мисс Стефани Хедрикс случилось несчастье. Он поспешно сжал ее в объятиях, как бы расставив знаки жестикуляционной пунктуации в ощущаемом им волнении, и повернулся к Руссо.

— Вы славно потрудились, друг мой, если судить по этому каркасу и двум трупам…

Он указал тростью в направлении догоревшего «лендровера».

Господин Дараин почтительно держался в нескольких шагах позади него, настолько бледный и даже мертвенно-бледный, насколько это позволяли последние тени ночи. На заднем сиденье командирской машины обнаружился лакей, секретарь, советник или просто тень министра внутренних дел, появившаяся в его окружении двумя месяцами раньше; он был одет в серый костюм из ткани-лапчатки, который красноречиво провозглашал отказ и английской шерсти, и владельца костюма подчиняться требованиям климата и широт. Руссо никогда не видел ничего более неуместного, чем этот жилет канареечного цвета, эти перчатки и шляпа-котелок посреди пустыни между Меккой и Оманом.

Солдаты выключили прожектора.

— Мне очень повезло, — сказал Руссо. — Я остановился, чтобы долить топлива, и…

— Капитально! Капитально! — воскликнул сэр Давид Мандахар, дружески хлопнув его по плечу. — Но для начала давайте подкрепимся…

В мгновенье ока на земле расстелили ковер, и Стефани увидела, как на том самом месте, где она едва не рассталась с жизнью, появились фуа-гра из Перигора, фазан в желе, икра и множество других деликатесов… Так ужас и смерть с величайшей обходительностью обернулись гастрономической феерией, а солдаты и «личная гвардия» министра внутренних дел с той же быстротой и с той же услужливостью превратились в неплохо вышколенную прислугу. Прямо пикник, подумала Стефани с чем-то вроде смиренного изумления. У нее уже не было сил возмущаться, реагировать; все стало безразлично; все казалось смутным, ирреальным, странным — все было в другом месте… На ее подрагивавшие плечи набросили кашемировую шаль. В горле образовался комок и уже не хотел исчезать…

Сэр Давид Мандахар устроился напротив нее — за ним, метрах в тридцати, возвышался каркас «лендровера» с двумя черными трупами, который, казалось, придвигался все ближе и ближе по мере того, как рассветало. Искореженное железо еще дымилось, и утренний ветер с гор доносил до них запах горелого. Слева от нее спасший ее мужчина спокойно погружал руки в плоть жареного барана; прошедшая ночь не оставила никаких следов усталости на его лице; когда их взгляды встречались, он улыбался — оказывается, даже столь суровое лицо может быть способно на столь дружескую улыбку. Нет, слово «дружеская» не годилось — слово «нежная» подходило куда лучше… Икра и еще икра — она ведь где-то слышала, что Хаддан получает поддержку от Ирана. Похоже, эта пресловутая «материальная помощь», вызывавшая негодование Триполи и Багдада, поступала главным образом в виде икры…

— Попробуйте этого местного напитка, дитя мое, — прогремел Мандахар, протягивая ей бокал с розовой шипучей жидкостью. — Он делается по специальным рецептам из перебродившего молока верблюдицы…

Он подмигнул ей, поднося свой бокал к губам. Стефани выпила: это было шампанское. Небосвод над ними мало-помалу терял свой жемчужный блеск, и тонкий полумесяц еще больше побледнел от этого оскорбления, нанесенного вере пророка. Господин Дараин воздержался от участия в импровизированном завтраке, который напоминал одновременно отель «Ритц» и ковры-самолеты. Господин Дараин уже успел порыться в сгоревшем «лендровере» и теперь держался немного поодаль, позади своего министра; время от времени он доставал из рукава носовой платок, которым затем забывал воспользоваться. Его полицейскую душу, видимо, терзали всевозможные вопросы; вид у него был расстроенный; Стефани порой бросала в его сторону благодарный взгляд, так как он единственный из всех, похоже, осознавал, какой была пережитая ею ночь.

Барона Хау-Хау обслужили в command-car; солдат в тюрбане поставил ему на колени поднос с едой, и барон приступил к ее вкушению, держась очень прямо, слегка разведя локти в стороны и демонстрируя манеры, достойные дамского чаепития в Хэмптон-Корте.[80]Порой он протягивал свой бокал, и свирепый воин, превратившийся в официанта, наливал ему немного «местного напитка». Стефани, пощипывая гроздь винограда, не сводила глаз с совершенно невыразительного лица этого джентльмена, с его голубых фарфоровых глаз, которые, похоже, лишились подвижности вследствие какого-то внутреннего катаклизма. Посольство Великобритании так и не смогло получить из Лондона хоть какие-то сведения на его счет. А Хендерсон как-то сказал Стефани с улыбкой, что столь непроницаемый персонаж может заниматься лишь одним: представлять в Персидском заливе швейцарские банки с их секретными счетами…

— Он здесь давно? — сухо спросила она Мандахара.

— Уже несколько месяцев, — сказал министр, поставив на ковер свой бокал с «молоком верблюдицы». — Я нашел его в «Хэрродзе»,[81]в Лондоне… Ха! Ха! Ха!

Стефани чуть было не поинтересовалась у министра, почем нынче в дорогих магазинах такие типы.

— Это подлинный лорд, у него есть соответствующие документы. Очень живописный тип, не так ли? Мы всецело преданы демократии, но в культурных и воспитательных целях сохраняем приметы прошлого: предметы и мебель викторианской эпохи и все такое прочее… Когда-то я был простым солдатом в британской колониальной армии — в шестнадцать лет завербовался к гуркам[82]— и мне приятно иметь в своем окружении настоящего английского лорда, который напоминает мне о том, что демократия и независимость могут сделать для ребенка из народа…

Стефани взглянула на барона с внезапным приливом симпатии. Это был, вероятно, скромный жулик, который открыл новый способ жить на содержании в удобстве и роскоши, делая ставку на мелкое тщеславие бывших колонизированных. Словом, он продолжал паразитировать на колониях.

— Да, я одеваюсь в Лондоне, — сказал сэр Давид Мандахар, бросив на английского аристократа взгляд, какой гордый владелец мог бы бросить на королевского пуделя с безупречной родословной.

Господину Дараину не сиделось на месте. Он подошел к Мандахару, почтительно наклонился и шепнул ему на ухо несколько слов.

— Верно, верно! — пробурчал министр. — Не могли бы вы, мисс Хедрикс, поведать о том, что произошло? Я полагаю, произошло немало, если судить по двум трупам… И потом, малыш Али Рахман — он тоже хотел сюда приехать, но я ему помешал, не нужно, чтобы его примешивали ко всему этому, — да, юный Али Рахман утверждает, что вас похитили посреди ночи…

Силы Стефани были на исходе, а изнурение и спад нервного напряжения действовали как наркотик. Она с трудом подбирала слова, мысли не складывались во фразы, и ей приходилось делать почти физическое усилие, будто бы поднимать слоги на большую высоту, — у нее было такое ощущение, что она говорит вручную… «Да, в каком-то смысле это был ручной труд, приходилось рыть, собирать, вытаскивать из глубины, бросать наверх — настоящая работа по выемке слов».