Николай Хмурый. Западная война - Михаил Ланцов

Эти машинки были сблокированы по две в отделение. По восемь во взвод. Три таких взвода сводились в танковую роту, по три роты в батальон, а три батальона уже в полк. Никаких сложностей. Никаких необычностей или «гостинцев» из эпохи Второй мировой. Почти всё в рамках Первой мировой, во всяком случае на уровне философии. Император был уверен: лишнего пока показывать не нужно – самому пригодится. Поэтому он решил применить танки самым банальным и подходящим для эпохи вариантом – в качестве средств поддержки пехоты в наступлении.

И применил.

Шутка ли? Двести шестнадцать танков! И у каждого плотность огня – ух! Считай, передвижной пушечный дзот… с дополнительным ручным пулемётом: тот тоже немало дел мог наделать.

А за ними двигались пехота Имперской гвардии. Как могла. С личным составом, конечно, провели беседы. До всех офицеров и унтеров довели тактику, а те её проговорили по несколько раз с нижними чинами. Но для них всех танки были в новинку. И взаимодействие с ними оказалось чем-то крайне диким. Даже такое примитивное. Но немцам это не помогло. Вообще. Никак.

Танки выкатывались из-за гребня складки местности всей толпой и шли вперёд малым ходом. Достаточным для того, чтобы пехота за ними поспевала. Шли и вели на ходу огонь из своих орудий и пулемётов, стремясь подавить вражеские позиции и не давать им стрелять по сопровождающей их пехоте.

Подходили на дистанцию в полсотне метров и останавливались, пропуская пехоту вперёд и поддерживая её огнём. А та, прорываясь к траншеям, закидывала немцев гранатами и добивала плотным стрелковым огнём в упор.

И сразу продвигались дальше.

Сапёры устанавливали заряды в стенках траншей.

Взрывы.

И танки один за другим перекатывались по этой канаве с пологими стенками на другую сторону. Благо гусеничный двигатель и паровая машина позволяли очень здорово тянуть на малом ходу. Ни один ДВС не сравнится. Так что пёрли они как… как танки.

И снова в бой.

Танки выкатывались вперёд, открывая огонь из своих орудий на подавление противника, пехота пряталась за ними и шла следом, готовясь атаковать рывком следующую «полосу препятствий». Причём само собой как-то получилось, что пехотинцы не рассеивались по фронту, а сбивались в кучи за танком, используя его как щит. Ведь идти приходилось в полный рост, чтобы успевать.

Немецкая оборона сыпалась и крошилась, разваливаясь. Ведь у Кайзерхеер не было никаких средств противотанковой обороны. Даже винтовочных патронов с бронебойными пулями. Да, имелись 37‐мм гранатомёты, сделанные по аналогии с русскими образцами, но они своими снарядами ничего пробить не могли, ибо те были не бронебойными, а либо осколочными, либо шрапнельными. И их 15 мм подобной брони, особенно наклонно, уверенно держали. Имелись и пушки – калибров и в три дюйма, и больше. Но совершенно не пригодные для стрельбы по малоразмерным подвижным целям. Тем более что располагались они, учитывая опыт Русско-Японской войны, на закрытых позициях.

Какие-то потери, конечно, происходили. То гаубичный фугас слишком близко взорвётся и сорвёт гусеницы или повредит катки. То крупным осколком или близким взрывом заклинивает башню. А то уничтожает машину прямым попаданием. Но в целом это были редкие частности. Немцы были удивлены. Немцы были шокированы. Немцы были сломлены.

Фланговый удар? О да! Его попытались нанести.

Только не успели.

Наступление танкового полка, подкреплённого дивизией Имперской гвардии, сумело за день боёв вскрыть и разгромить хорошо эшелонированную линию обороны глубиной в десять километров. Это 6 июня. И уже 7 июня окончательно опрокинули всякую германскую оборону на участке. А потом развернулись и 8 июня встретились лоб в лоб во встречном сражении с теми двумя германскими дивизиями, что пытались ударить во фланг и тыл наступающим русским. Благо запас хода позволял такие манёвры проводить.

Конечно, уничтожены или разбиты оказались далеко не все части и соединения тех двух германских корпусов, что были сосредоточены против русских. Но их оборона была пробита. И они в беспорядке отходили, стараясь избежать ударов во фланг и тыл уже себе. Ведь за дивизией Имперской гвардии шли четыре дивизии Имперского резерва.

Так или иначе, но к исходу 8 июня русская группировка в Померании разбила немцев в сражениях у Ратебура и Фридланда, после чего достигла Пренцлау. Что вынудило немцев спешно отводить свои войска из Восточной Померании для защиты Берлина: до него оставалось всего каких-то девяносто километров…

Вечерело.

Кайзер Вильгельм II тихо и вульгарно пил коньяк из эмалированной кружки, сидя в беседке недалеко от своего дворца в Потсдаме. Его семья спешно эвакуировалась в Баварию, в Мюнхен, дабы не рисковать. Он же решил остаться в Берлине. Ну… рядом с ним.

Начальников Генерального штаба и разведки, что десяток дней назад кормили его обещаниями, он велел расстрелять. Сначала хотел повесить, но его отговорили. Всё-таки офицеры. Но его отговаривали только от формы казни, но не от неё в принципе. Никто из высшего генералитета не сомневался: это поражение в Восточной Померании – начало конца. Тем более что седьмого июня русские дирижабли совершили ночной налёт на понтонную переправу и разбомбили её в пух и прах. Утром, когда офицеры попытались оценить потери, оказалось, что не осталось ничего. Вообще ничего. Бомбы не только растерзали понтоны, но и повредили немало различных объектов на берегу.

Торпедные катера не сумели прорваться в Штеттинский залив. Их встретили в узкостях и расстреляли. Там ведь дистанции совершенно смехотворные, а эти автоматические шестиствольные 20‐мм русские пушки идеально подходили для противодействия таким кораблям…

Какой-то успех был достигнут только австрийцами в верховье Одера и Вислы. Но и то – локальный. Их действия вынудили русских перебросить туда железнодорожную артиллерию. Что позволило выбить их из Кюстрина. Однако теперь эта потенциальная удача, которую можно было бы развернуть в стратегический успех, становилась ничем… пустыми играми…

Вильгельм плеснул коньяка и с осоловевшими глазами повернулся на звук. Кто-то явно приближался. Медленно сфокусировав взгляд, он увидел супругу.

– Зачем ты здесь? Почему вернулась?

– Ты думаешь, это поможет? – мрачно кивнула она на бутылку.

– Предлагаешь застрелиться, чтобы не видеть позора?

– У русских есть пословица: «За одного битого двух небитых дают». Это поражение – боль. Но нужно жить дальше.

– Как? Сейчас на Германию как свора шакалов набросятся все эти мерзавцы, что только и ждали момента… пока мы воевали. Боже! Какие они твари! Какая мерзость! Мы воевали, а они… мы и русские… Мне не обидно проиграть Николаю. Нет. Он показал, чего стоит. Но теперь я проиграю ещё и этим шакалам. И от этого я чувствую нестерпимый позор… боль и позор… их не заглушает даже это… – махнул он рукой, опрокинув бутылку.

– Ты думаешь, Николай с ними будет делиться?