Семь смертей Эвелины Хардкасл - Стюарт Тёртон

– Позвольте мне сегодня не пойти на охоту. – Он преподносит мне слова, будто кроликов голодному волку.

Просьба меня раздражает. Молодежь любит охоту. Кто из юнцов предпочтет пресмыкаться в темных закутках, вместо того чтобы торжествующе шествовать по миру? Я жажду ему отказать, покарать его за предосудительную слабость характера, но подавляю свое желание. Нам будет лучше друг без друга.

– Так и быть, – отмахиваюсь я.

– Спасибо, отец. – Он торопливо выскальзывает из комнаты, пока я не передумал.

Мое дыхание тут же расслабляется, кулаки разжимаются. Гнев выпускает меня из крепких объятий, дает возможность присмотреться к обстановке, отыскать в ней следы ее нынешнего обитателя.

На прикроватной тумбочке лежат стопки книг о туманных аспектах юриспруденции. В одной из них торчит закладка – приглашение на бал-маскарад, адресованное Эдварду и Ребекке Дэнс. При виде этого имени я сокрушенно вздыхаю. Вспоминаю лицо Ребекки, ее запах. Ее присутствие. Рука тянется к шее, пальцы касаются медальона, где спрятан ее портрет. Горе Дэнса – глухая скорбь, одинокая слезинка. Он не позволяет себе большей роскоши.

Сейчас не время горевать. Постукиваю по приглашению, шепчу:

– Дэнс.

Неподходящее имя для такого угрюмого человека[2].

Тишину пронзает стук, дверная ручка поворачивается, дверь распахивается. В спальню входит неопрятный дородный мужчина, почесывая копну седых волос, с которых дождем сыплется перхоть. Встрепанные седые бакенбарды, покрасневшие глаза и мятый синий костюм внушали бы отвращение, если бы не легкость, с которой он себя держит.

Увидев меня, незнакомец перестает чесаться и удивленно моргает:

– Это ваша спальня, Эдвард?

– Скажем так, проснулся я здесь, – с опаской отвечаю я.

– Черт возьми, я забыл, куда меня поселили.

– А где же вы спали?

– В оранжерее, – заявляет он, почесывая подмышку. – Мы с Харрингтоном поспорили, что я за четверть часа выпью бутылку портвейна. Ну, что было потом, я не помню, а утром меня разбудил этот проходимец Голд своими безумными воплями.

Имя Голда напоминает мне о его вчерашних предупреждениях и о глубоких порезах на руке. «Не выходите из кареты», – сказал он. Значит ли это, что мне предстоит уехать отсюда? Но куда? Как известно, даже в деревню добраться невозможно, так что о путешествиях лучше забыть.

– Голд не говорил, что он собирается делать? – спрашиваю я.

– У меня с ним разговор короткий, Дэнс, – пренебрежительно фыркает он. – Я сразу понял, что он за тип, и пригрозил, что глаз с него не спущу. – Он оглядывает спальню. – Я тут, случайно, бутылки не оставлял? Голова раскалывается, надо чем-нибудь подлечиться.

Я не успеваю ответить, а он уже начинает выдвигать ящики комода, потом распахивает дверцы платяного шкафа, ощупывает карманы моих костюмов, после чего поворачивается и подозрительно озирается, будто услышал львиный рев среди саванны.

В дверь снова стучат. Новый посетитель – капитан Клиффорд Харрингтон, занудный флотский офицер, сосед Рейвенкорта за ужином.

– Пойдемте уже, – говорит он, глядя на часы. – Старина Хардкасл нас заждался.

Освобожденный от ига крепких напитков, он щеголяет военной выправкой и держится с властной уверенностью.

– Что ему от нас нужно?

– Понятия не имею, – отвечает Харрингтон. – Вот он сам нам все и расскажет.

– Мне нужен виски на дорожку, – заявляет первый гость.

– В сторожке найдется выпивка, Сатклифф, – говорит бравый капитан, не скрывая нетерпения. – Вдобавок вы же помните, Хардкасл в последнее время стал таким серьезным, что к нему лучше не появляться навеселе.

Моя связь с новым обличьем так глубока, что при одном упоминании имени лорда Хардкасла я невольно фыркаю. Дэнс приехал в Блэкхит ненадолго, чтобы завершить свои дела с семейством. Мне же, напротив, хочется расспросить владельца имения о его пропавшей жене, и мое желание встретиться с Хардкаслом досаждает Дэнсу, как прикосновение наждачной бумаги к коже.

Как ни странно, я раздражаю сам себя.

Капитан Харрингтон торопит увальня Сатклиффа, но тот просит подождать минуточку, роется у меня на полках, потом принюхивается, подходит к кровати и торжествующе достает из-под матраса припрятанную бутылку виски.

– Вперед, друзья! – Он откупоривает бутылку и делает большой глоток.

Харрингтон укоризненно качает головой и выводит нас в коридор. Сатклифф начинает громко рассказывать какой-то скабрезный анекдот, утихомирить его не удается. Завязывается шутовская перебранка, от которой у меня сводит скулы. Дэнс не выносит никаких излишеств и давно бы ушел вперед, но мне не хочется бродить по темным коридорам в одиночку. Не остается ничего другого, как идти на два шага позади этих клоунов, что спасает меня как от необходимости поддерживать разговор, так и от возможных поползновений лакея.

В вестибюле нас встречает некий Кристофер Петтигрю, тот самый скользкий тип, с которым Даниель беседовал за ужином, – тощий, язвительный, с темными сальными волосами, прилизанными на пробор. Те же сутулые плечи, те же хитрые глаза; сначала он взглядом обшаривает мне карманы и лишь потом смотрит в лицо. Два дня назад я подумывал, не станет ли он одним из моих обличий, но если это так, то я, по-видимому, поддался его слабостям: он навеселе и с радостью хватает бутылку, протянутую приятелями. Кстати, мне виски не предлагают, так что даже отказываться не нужно. Впрочем, меня вполне устраивает, что Эдвард Дэнс не входит в эту веселую компанию: они явно приятели, но какие-то натужные, как люди, случайно оказавшиеся на необитаемом острове. К счастью, чем дальше мы уходим от особняка, тем сдержаннее становятся шутки, ветер и дождь сдувают смех, замерзшая рука с бутылкой прячется в теплом кармане.

– Эй, а сегодня к вам приставал Рейвенкортов прихвостень? – спрашивает скользкий Петтигрю; холод ужимает его до пары лживых глаз над шарфом. – Как там его зовут? – Он прищелкивает пальцами, стараясь вспомнить имя.

– Чарльз Каннингем, – рассеянно говорю я, почти не слушая, и замечаю, что поодаль, среди деревьев, за нами кто-то крадется.

Силуэт нечеткий, но там мелькают ливрейные цвета. Я невольно касаюсь горла, на миг ощущаю прикосновение ножа. Передергиваюсь, щурю подслеповатые глаза, пытаясь выжать из них хоть толику зрения, но злодея больше не вижу.

– А, точно, проклятый Чарльз Каннингем, – радуется Петтигрю.

– Он что, расспрашивал об убийстве Томаса Хардкасла? – спрашивает Харрингтон, решительно глядя навстречу ветру – очевидно, по давней флотской привычке. – Говорят, он сегодня утром поцапался со Стэнуином.

– Вот нахал, – ухмыляется Петтигрю. – Дэнс, а у вас он ничего не вынюхивал?