Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Иии-хи-хи-хи! — залился смехом Бату. Осадный мастер незаметно выдохнул. Пронесло… Опасная шутка прошла.

Мимо прошла новая волна монгольских воинов, шедших на штурм в непривычном для степняка пешем строю. Всё войско было разбито на девять волн, сменявших одна другую. Рязанцы же бились бессменно, вот уже пятые сутки.

К Бату-хану подскакал Джебе.

— Всё, мой Повелитель. Они выдохлись. Завтра утром, на рассвете, мы войдём в город, и ещё до заката коназ Ури будет брошен к твоим ногам, привязанный к палке, как степной волк.

— Кому ты поручишь начало последнего штурма? — прищурился Бату-хан.

Джебе помедлил с ответом. Конечно, первый ворвавшийся в город стяжает наибольшую славу и добычу. Но и ответ держать в случае чего…

— Я хотел сделать это сам, мой Повелитель.

Молодой монгол усмехнулся.

— Обидеть хочешь славного Бурундая? Нехорошо. Твоя слава уже с тобой, а он рвётся в бой, и нельзя лишать его такой возможности.

— Бурундаю я хотел поручить атаку со стороны реки, — мгновенно нашёлся Джебе.

— Позволь, я скажу, мой Бату. — проворчал доселе молчавший, как истукан, Сыбудай. — Вне всякого сомнения, Бурундай отважный и умелый багатур. Ему пора быть большим полководцем. Напрасно ты, славный Джебе-нойон, хочешь подставить его. Мы не урусы, мы должны думать прежде всего о пользе дела.

— Со смирением жду твоего бесценного совета, о мудрейший Сыбудай-багатур, — с иронией в голосе произнёс Джебе.

— Тогда так. Ты сам поведёшь войска отсюда, Бурундай же пусть атакует с той стороны. А со стороны реки я возьмусь сам, пожалуй. Если, конечно, мне позволит джихангир.

— Ну разумеется позволит, мой Сыбудай! — вновь засмеялся Бату-хан, и только тут обратил внимание на всё ещё стоявшего в почтительном полупоклоне китайца.

— Елю Цай, можешь отдыхать, и твои люди тоже. Жечь город больше не нужно. Свои машины разберёшь завтра. Золото тебе принесут.

— А-а-а-а!!!

Звуки доносились, как из бочки. Воевода Клыч уже не различал отдельных слов, не мог думать. Казалось, голова распухла так, что шлем снять возможно только с помощью кузнеца. Сколько дней и ночей он не спит? Не сейчас, потом, потом… Всё потом.

— А-а-а-а!!! Уррагх!!!

Клыч отбил вражий меч, коротко сунул клинок в мягкое, почти не соображая. Меч воеводы, казалось, жил отдельной жизнью, работая за хозяина, одеревеневшего от усталости и бессонницы. Всё-таки они прорвались… И со стороны Оки тоже… Потом, потом, не сейчас…

Не будет «потом». Всё кончится вот сегодня.

Улицы Рязани были похожи на муравейник, охваченный огнём. Только огонь дополнялся тут двуногими муравьями, свирепыми и беспощадными. Надо бы узнать наконец, что такое это ихнее «уррагх»…

— К детинцу отходить! Всем отходить! — как из бочки, услыхал воевода Клыч собственный голос. Да, надо отходить, иначе все полягут тут, на улицах Рязани… Бывшей Рязани…

— Князя убили! — раздался истошный вопль. И даже головы не повернуть, чтобы увидеть того, кто крикнул. Сразу трое поганых перед воеводой…

Раскормленная какая рожа у этого поганого, решетом не закроешь…

Страшный удар, в глазах полыхнуло багровым, и опустилась тьма. Всё… наконец отдохнём…

— Уррагх! — Хостоврул привычно добил здоровенного старого уруса, могучего, как медведь. Судя по доспехам, сотник или больше. Некогда разбираться, потом, потом… Надо прорваться в маленькую крепость на взгорке, наверняка там урусы запрятали большую казну…

— … Всё, княже. Здесь все, кто жив.

Князь Роман Ингваревич оглядел лица соратников, освещаемые отблесками зимнего заката, пробивавшегося сквозь окна-бойницы детинца. Снаружи доносились гортанные вопли поганых.

— Князя Юрия почему не вынесли с бою?

— Не можно было, княже. Никак.

Князь Роман заскрипел зубами.

— Сколько нас?

— Нисколько, княже.

Да, тоже верно. Несколько десятков бойцов, это уже всё равно что нисколько.

— Воеводу Клыча видел кто?

— Убит воевода. Все убиты.

На чёрных, осунувшихся лицах лихорадочно блестели воспалённые бессонницей глаза.

— Сейчас поганые на приступ пойдут, только лестницы подтащат. Примем последний бой, княже?

Роман Ингваревич яростно сверкнул глазами.

— Примем. Токмо не тут. Тут больше делать нечего. Все за мной! Уходим тайным лазом. Ермил, поджигай!

Белый скакун, брезгливо фыркая, переступал через трупы, на холёной шкуре тут и там виднелись пятна сажи, хлопья которой тучами носились в воздухе. Снег на улицах Рязани стаял от жара, и копыта чуть не по самые бабки проваливались в кровавую грязь.

— Мой Повелитель, вот! — к Бату-хану, сияя раскормленной рожей, пробился Хостоврул, высоко подняв перед собой голову, которую он держал за бороду. — Это князь Ури!

Некоторое время молодой монгол разглядывал отрубленную голову с рассечённым наискосок лицом.

— Хорошо, мой Хостоврул. Хвалю. Всё?

На толстой роже багатура отразилась растерянность.

— Прости, мой Повелитель… я думал…

— Никогда не занимайся тем, чего не умеешь, — поморщился Бату-хан. — Сейчас мне интересно, где этот князь Ури спрятал свою казну. Может быть, ты скажешь, Хостоврул, а? Об этом ты думал?

Хостоврул побледнел.

— Ладно, мой Хостоврул… — вздохнул Бату. — Чего с тебя взять? Иди.

Охранные нукеры расступились, и к Бату-хану подскакал Джебе.

— Город взят, Повелитель. Последние воины-урусы сгорели там, — полководец указал на полыхающий детинец.

— Совсем нет пленных? — удивлённо поднял брови Бату-хан.

— Почему совсем? Девок немало взяли, ещё кой-кого…

— Покажи мне их.

— Да, мой Повелитель.

На рыночной площади Рязани толпа оборванных, исхлёстанных нагайками людей — почти сплошь бабы и девки — затихла при приближении процессии. Не сходя с коня, Бату-хан рассматривал добычу.

— И это всё?

— Всё, Повелитель.

— Пропустите! Я сам, сам!

Двое нукеров подтащили и бросили в снег какого-то растрёпанного уруса.

— Здрав будь, о Повелитель, величайший Бату-хан! Я шёл к тебе, чтобы сообщить важную новость…

— А, Путята… — узнал человека Бату-хан. — Пусть говорит.

Толмач-араб, доселе державшийся незаметно позади, выступил из тени и заговорил, переводя. Пленные прислушивались к непривычному говору.

— Князь Роман с остатними воинами не сгорели в той крепости, — указал на горящий детинец предатель. — Он ушёл через подземный лаз.