Прекрасные изгнанники - Мег Уэйт Клейтон

Я поставила сумку на пол и закрыла за собой дверь.

— Бонджи, тебе без меня не найти дорогу до парикмахерской? — игриво спросила я и одарила Эрнеста самой теплой улыбкой, на какую только была способна.

Он поднял голову, но не улыбнулся в ответ.

— Я дал себе зарок не стричься, пока не закончу роман.

Я подошла к Хемингуэю и поцеловала его в щеку над нечесаной бородой.

— Неужели мы стали суеверными? По-моему, это больше похоже на наказание за то, что я не встретила с тобой Рождество.

— Муки, я не видел тебя два месяца и шестнадцать дней.

— Я знаю, Клоп, знаю.

Меня тронуло то, что он так точно все подсчитал. Я сама бы не смогла сказать, сколько именно времени мы были в разлуке, — столько всего происходило, что все дни перепутались. Но с другой стороны, Эрнест был любителем вести во всем строгий учет. Он взвешивался каждое утро, даже с похмелья, даже если знал, что результат его не обрадует. Днем за первым скотчем всегда пересчитывал слова. И регулярно отчитывался мне в письмах о том и о другом. Макс Перкинс, помнится, даже выражал опасение, как бы Хемингуэй из-за подобных замашек в конце концов не угодил в психушку. Но если ты занимаешься журналистикой и отсылаешь материал телеграфом с оплатой за каждое слово, невольно выработается привычка все подсчитывать. А еще это давало Эрнесту ощущение, что он держит под контролем то, что всегда так стремился контролировать: свой вес, прогресс в работе и дни, когда меня нет рядом с ним.

— Клоп, ты же знаешь, что я не хотела уезжать так надолго.

— Но ты останавливалась в Вашингтоне.

— Это ради Густава Реглера. Ты не можешь меня в этом упрекать.

— И в Нью-Йорке тоже останавливалась.

Я оглядела комнату и подумала, что, если бы не Ривз и прислуга, она бы выглядела не лучше Эрнеста. Но через французское окно четко просматривался сад, книги на полках стояли ровными рядами, подушки на моем кресле были недавно взбиты, и количество бутылок на сервировочном столике не уменьшилось. А если насос в бассейне сдох, что ж, парень, который жил по соседству, мог за определенную плату его реанимировать.

— Я заскочила в Нью-Йорк, только чтобы поблагодарить команду «Кольерс». Не мешает проявить к людям внимание, чтобы они и впредь давали мне работу, на случай… — Я прикусила язык, чтобы не ляпнуть: «…если ты не закончишь роман и его не напечатают в самое ближайшее время». Пока Эрнест писал, у него не было других источников доходов, кроме авторских отчислений, которые целиком уходили к Полин. — На случай, если мы захотим куда-нибудь поехать в качестве журналистов.

— Ты оставила меня на два месяца и шестнадцать дней, Муки. И я едва добрался до середины романа, который дается мне с таким трудом.

Я легонько прикоснулась к его непослушным волосам. Я любила Хемингуэя, даже когда он пытался меня упрекать, причем совершенно несправедливо.

— Ты же знаешь, эта книга и для меня тоже очень важна. — Интересно, он не стригся, потому что начал лысеть и это его пугало, как испугала смерть Йейтса? — И между прочим, это одна из причин, по которой я поехала в Финляндию. Нам ведь надо на что-то жить, пока ты пишешь роман.

Эрнест взял с сервировочного столика почти пустой стакан, налил себе солидную порцию виски и откинулся в кресле. Я слишком устала с дороги, чтобы пить, но все равно налила себе этого чертова неразбавленного пойла и села на колени к Эрнесту. Мы чокнулись. Я сняла с него очки и поцеловала в губы, по которым так соскучилась. И ощутила вкус виски, но так было даже лучше.

— Не глупи, Скруби, все позади, я дома.

Солнце зашло за облако, тень заползла в комнату, легла на наши стаканы и на лицо Эрнеста. Он внимательно посмотрел на меня. Мне было знакомо это выражение лица — он больше не сердился.

— Не знаю, может, я и впрямь глупый Скруби. Потому что мне вдруг показалось, будто ты меня разлюбила.

Я рассмеялась и в ответ сказала ему то, что он так хотел услышать, а потом поставила стакан на столик и, медленно расстегнув его рубашку, погладила крепкую грудь.

— Мне надо принять душ, не хочешь составить компанию? — хриплым голосом предложила я.

— Ты больше не оставишь меня, Муки, — сказал Эрнест, когда мы лежали на теплых и скомканных после секса простынях.

Это был не вопрос, но и не утверждение.

— Я не оставлю тебя, пока ты не допишешь роман.

Хемингуэй улыбнулся:

— Если только еще раньше ты меня не утомишь. И тогда я дам тебе пинка под зад и найду себе девицу с волосами посветлее и ногами подлиннее, чем у тебя.

Мне было неприятно это слышать, но я рассудила, что Эрнест вовсе не хотел меня обидеть, разумеется, нет. А потому ответила:

— Договорились: я не покину тебя, пока ты не устанешь от меня и не сбросишь с «Пилар» на корм акулам.

— Вместе с твоими дурацкими очками.

Я встала с кровати и подошла к письменному столу. Взяла лист бумаги и карандаш, поставила наверху страницы дату и написала большими квадратными буквами: «ОБЯЗАТЕЛЬСТВО».

И дальше:

Я, нижеподписавшаяся миссис Марта Бонджи Хемингштейн, обязуюсь впредь беречь Эрнеста Хемингуэя и никогда не ранить его ни оружием, ни словом. Я признаю, что такого прекрасного писателя ни в коем случае нельзя оставлять в одиночестве на 2 месяца и 16 дней.

Я расписалась, а ниже в столбик поставила подписи свидетелей, заверивших сей документ:

Судья К. К. Кролик.

Судья С. О. Свин.

Мы от души посмеялись, и Эрнест заставил меня добавить еще пару пунктов: о том, что я и после свадьбы ни за что его не оставлю и что я никогда с ним не разведусь, если он будет хорошо себя вести.

На моей любимой сейбе напротив крыльца расцвели восемь громадных орхидей. Эрнест писал в среднем по пятьсот слов в день и очень скоро после моего возвращения похудел и вновь стал весить меньше девяноста килограммов. В поисках названия для романа он просматривал Библию, Шекспира и «Оксфордский сборник английской поэзии». Вроде бы находил подходящее, но уже на следующее утро отвергал его. Погода испортилась. Конечно, тут было не так холодно, как в Хельсинки, но ведь Эрнест никогда и не бывал в Финляндии. Он завел привычку писать по утрам в нашей теплой постели, вне зависимости от того, спала я еще или нет.

Однажды утром я проснулась и застала его возле моего стола с письмом от Аллена Гровера в руке.

— Клоп? Ты что это делаешь?

— Ты не говорила, что по пути в Финляндию встречалась с Гровером в Нью-Йорке.

— Какого черта, Хемингуэй?! — возмутилась я. — Ты читаешь мои письма?

— Почему ты не сказала, что виделась с Гровером?

— Наверняка я об этом упоминала.