Тайная жизнь цвета - Кассия Сен-Клер

Этот одухотворенный и умиротворяющий цвет. Многих богов индуистского пантеона, включая Кришну, Шиву и Раму, изображают с кожей небесного цвета, который символизирует их сродство с бесконечностью. Французы называют его bleu celeste, небесно-голубым. В этот цвет (по непонятной причине) окрашено большинство зданий церкви саентологии[516] на их Золотой базе в Калифорнии, включая особняк, в котором ожидается реинкарнация основателя этой секты Л. Рона Хаббарда. Сам Хаббард, создавая свою организацию, говорят, обронил коллеге: «Давай-ка продадим этим людям кусочек синего неба». Компания Pantone назвала свой более бледный, «незабудковый» оттенок лазури цветом тысячелетия, предположив, что покупатели «в новом тысячелетии будут стремиться обрести внутренний покой и духовную самореализацию»[517].

Настоящий церулеум[518] — один из семьи кобальтовых (см. здесь) — был недоступен художникам до 60-х годов XIX века, да и после того — лишь в виде акварельной краски[519].

Производили его из смеси оксида кобальта и оксида олова (это соединение известно также под название оловяннокислый кобальт). До 70-х годов XIX века, пока он не был представлен в виде масляной краски, этот пигмент не имел особого успеха. В масле он утратил меловый «привкус», который имел в акварели, — и соблазнил целое поколение художников. И если Ван Гог предпочитал свою рецептуру этого оттенка — тонкую смесь на основе кобальтового синего с небольшой добавкой желтого кадмия и белого, другие были не столь привередливы. Поль Синьяк, известный воздушными пейзажами в стиле пуантилизма[520], выжимал свои тюбики досуха, как и многие его коллеги, включая Моне[521]. В 1943 году венгерский фотограф Брассаи разыскал в Париже торговца красками, у которого их покупал Пикассо. Торговец показал Брассаи кусок бумаги, заполненный почерком Пикассо. «На первый взгляд это напоминало стихи», — вспоминал Брассаи, но потом он понял, что это последний заказ Пикассо на краски. Третьим пунктом в списке, после «баритовых белил» и «свинцовых белил», был пункт: «Синий, церулеум»[522].

Буддийская притча о зеленом цвете гласит, что некоему мальчику во сне привиделось божество и открыло, что тот получит все, о чем он только мог мечтать, стоит лишь закрыть глаза и не представлять себе цвет морской волны. У этой притчи два окончания: в одном из них мальчику все удается — и он обретает просветление; в другом — он раз за разом терпит неудачу, но задача настолько его поглощает, что в конце концов он сходит с ума и умирает[523].

Сегодня зеленый связан с благостными образами вроде сельской пасторали или сохранения окружающей среды. Несмотря на ассоциацию этого цвета с чувством зависти, в целом он воспринимается как спокойный и умиротворяющий, порой даже стильный и роскошный. Сизый был любимым цветом направления ар-деко; изумрудный — «цветом года» 2013 компании Pantone.

В Древнем Египте зеленый цвет обозначался иероглифом в виде стебля папируса — растения, к которому египтяне относились с особенным почтением. На латыни зеленый назывался viridis. От того же корня происходят слова, связанные с ростом, развитием и самой жизнью: virere — быть зеленым или энергичным, активным, vis — сила, vir — человек, мужчина и т. д.[524]. Во многих культурах этот цвет ассоциируется с садами и весной, то есть с перерождением. У мусульман, для которых рай практически синонимичен саду, зеленый стал священным цветом с XII века. Наряду с белым это был любимый цвет пророка Мухаммеда. В Коране сказано, что праведники в раю будут облачены в зеленые одежды, зелеными же будут и шелковые подушки, рассыпанные среди деревьев. В средневековой исламской поэзии священная гора Каф, небо над ней и вода у ее подножья описаны в разных тонах зеленого. Поэтому флаги многих исламских стран, включая Иран, Бангладеш, Пакистан и Саудовскую Аравию, зеленые[525].

На Западе зеленый цвет часто связывали с утонченными весенними дворцовыми ритуалами.

Так, в первый день мая придворные должны были s’esmayer — «носить майское», то есть диадему или тиару из листьев или какой-то существенный элемент одежды зеленого цвета. Те, кто позволял себе pris sans verd — явиться без требуемого цвета, — становились объектом насмешек и колкостей[526]. Возможно, распространение таких ритуалов, неизменно сопровождавшихся флиртом и прочими безобразиями, привело к тому, что зеленый цвет стал символом юности, незрелости и молодой любви. Выражение «зеленый» в смысле «неопытный» использовалось уже в Средние века. Германская богиня любви Минне[527], как и Купидон, любившая постреливать в людей шаловливыми стрелами любви, обычно одета в зеленое, как и готовые к деторождению молодые женщины, — так, например, интерпретируют зеленый цвет платья на картине Яна ван Эйка «Портрет четы Арнольфини» (ок. 1435) — см. здесь.

Несмотря на такие благоприятные ассоциации, зеленый — во всяком случае, на Западе — все же испытывал определенные проблемы с имиджем. Частично из-за ложных представлений о смешении цветов, возникших очень рано. Платон, древнегреческий философ и математик, живший в V–IV веках до н. э., упорно настаивал на том, что prasinon (луково-зеленый цвет) получают, смешивая purron (цвет пламени) и melas (черный). Демокрит, отец атомистической теории, считал, что светло-зеленый — производное от красного и белого[528]. Для древних греков зеленый, как и красный, был промежуточным цветом между белым и черным. Более того, красный и зеленый иногда путали лингвистически: средневековое латинское слово sinople обозначало и тот, и другой цвет до XV века[529]. В 1195 году будущий папа римский Иннокентий III переосмыслил роль зеленого цвета в божественном миропорядке в трактате, оказавшем сильнейшее влияние на общественную мысль[530]. Зеленый цвет, писал он, «следует выбирать для праздников и дней, когда неуместны ни белый, ни красный, ни черный, поскольку это промежуточный цвет между белым, красным и черным»[531]. Теоретически это способствовало росту значимости зеленого цвета на Западе, но физические его воплощения все еще оставались редкостью: доля зеленого в геральдических цветах никогда не поднималась выше 5 %.