На пятьдесят оттенков темнее - Эрика Леонард Джеймс

— Только, пожалуйста, не отходи далеко от линии, — просит он.

— Хорошо, — бормочу я, пытаясь постичь огромное значение того, о чем он меня попросил, — прикасаться к нему по краям запретной зоны.

Я выдавливаю на ладонь немного жидкого мыла, тру руки, чтобы образовалась пена, кладу их ему на плечи и осторожно смываю пятна красной помады. Он затих и закрыл глаза, лицо бесстрастное, но дышит учащенно, и я знаю, что это страх, а не похоть. Поэтому я стараюсь быстрее закончить эту пытку.

Дрожащими пальцами я тщательно намыливаю и смываю линию на боках грудной клетки; он судорожно сглатывает, на челюсти желваки от стиснутых зубов. Ох! У меня сжимается сердце и растет комок в горле. Нет, нет, только бы не заплакать!

Я останавливаюсь, подливаю в ладонь мыла и чувствую, что он немного расслабился. Я не могу поднять на него глаза. Мне невыносимо видеть его боль, невыносимо. Теперь моя очередь сглатывать.

— Нормально? — спрашиваю я, и в моем голосе слышится дрожь.

— Да, — шепчет он хриплым от страха голосом.

Я нежно кладу руки по обе стороны его грудной клетки, и он снова застывает.

Это невыносимо. Я потрясена его доверием ко мне — потрясена его страхом, тем злом, которое было причинено этому прекрасному, падшему, испорченному человеку.

Слезы набухают на моих глазах, текут по лицу и смешиваются с водой из душа. Кристиан! Кто же сделал тебе такое?

Его диафрагма быстро движется в такт дыханию, тело окаменело, напряжение исходит от него волнами, когда мои руки ползут вдоль линии, смывая ее. Да если бы я могла смыть и его боль, я бы смыла, я бы сделала что угодно… И сейчас мне ужасно хочется поцеловать каждый шрам, который я вижу, убрать поцелуями все ужасные годы. Но я знаю, что не могу этого сделать, и по моим щекам льются непрошеные слезы.

— Пожалуйста, не плачь, — уговаривает он меня и крепко обнимает. — Пожалуйста, не плачь из-за меня.

И тут я разражаюсь бурными рыданиями, уткнувшись лицом в его шею. Я оплакиваю маленького мальчика, погруженного в море боли и страха, запуганного, грязного, изнасилованного и обиженного.

Он сжимает ладонями мою голову, запрокидывает ее и наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Не плачь, Ана, пожалуйста, — бормочет он возле моих губ. — Это было давно. Мне ужасно хочется, чтобы ты прикасалась ко мне, но я все-таки не могу это выдержать. Это выше моих сил. Пожалуйста, пожалуйста, не плачь.

— Я хочу прикасаться к тебе. Очень-очень хочу. Я страдаю, когда вижу тебя таким… Кристиан, я очень люблю тебя.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе.

— Я знаю. Я знаю, — шепчет он.

— Тебя очень легко любить. Неужели ты этого не понимаешь?

— Нет, малышка, не понимаю.

— Легко. И я люблю тебя, и твоя семья тебя любит. И Элена, и Лейла — они странно проявляют свою любовь, но они любят тебя. Ты достоин ее.

— Стоп. — Он прижимает палец к моим губам и качает головой, в глазах страдание. — Я не могу слышать это. Я ничтожество, Анастейша. Я лишь оболочка человека. У меня нет сердца.

— У тебя есть сердце. И я хочу владеть им, всем твоим сердцем. Ты хороший человек, Кристиан, очень хороший. Ты даже не сомневайся в этом. Посмотри, сколько ты всего сделал, чего достиг. — Я рыдаю. — Посмотри, что ты сделал для меня… от чего ты отказался ради меня. Я знаю. Я знаю, что ты испытываешь ко мне.

Он смотрит на меня с высоты своего роста. В его широко раскрытых глазах я вижу панику. Шумит вода, льется на нас сверху.

— Ты любишь меня, — шепчу я.

Его глаза становятся еще больше, губы приоткрываются. Он вздыхает. Он кажется измученным и беззащитным.

— Да, — шепчет он. — Я люблю.

Я не в силах сдержать ликование. Мое подсознание смотрит на меня с изумлением и молчит. Я улыбаюсь от уха до уха и жадно вглядываюсь в измученное лицо любимого человека.

Его нежное, сладкое признание отзывается в глубинах моей души. Три коротеньких слова для меня словно манна небесная. У меня снова наворачиваются на глаза слезы. «Да, ты любишь. Я знаю, любишь».

Осознание этого освобождает, снимает с моих плеч непосильную тяжесть. Этот порочный красавец, которого я прежде считала своим романтическим героем — сильный, одинокий, таинственный, — обладает всеми этими чертами, но одновременно он одинок, раним и полон ненависти к себе. В моем сердце смешались радость и сочувствие к его страданиям. И в этот момент я понимаю, что мое сердце вместит нас обоих. Я надеюсь, что оно достаточно велико для нас двоих.

Я поднимаю руки, беру в ладони его милое, красивое лицо и нежно целую, выражая этим всю свою любовь. Я хочу насладиться этой любовью под горячей водой каскада. Кристиан со стоном заключает меня в объятья, держит так жадно, словно я воздух, необходимый ему для дыхания.

— Ана, — хрипло шепчет он. — Я хочу тебя, но не здесь.

— Да, — страстно отвечаю я возле его губ.

Он выключает душ, берет за руку, выводит из ванной и закутывает в пушистый халат. Снимает с крючка полотенце и опоясывает свои бедра, потом берет полотенце поменьше и осторожно обсушивает мои волосы. Решив, что хватит, он обертывает полотенце вокруг моей головы, так что в большом зеркале над раковиной я отражаюсь будто в тюрбане. Он стоит за моей спиной, и наши глаза встречаются в зеркале — пронзительные серые и ярко-синие. У меня возникает идея.

— Можно я тоже поухаживаю за тобой?

Он кивает, хоть и без энтузиазма. Я беру еще одно пушистое полотенце из большой стопки рядом с туалетным столиком и, встав на цыпочки, принимаюсь вытирать его волосы. Он слегка наклоняется, облегчая мне задачу, и когда я иногда вижу за полотенцем его лицо, оказывается, улыбается, как маленький мальчик.

— Давно никто не вытирал мне голову. Очень давно, — бормочет он, но потом хмурится. — Вообще-то, кажется, никто никогда не вытирал.

— Но уж Грейс-то наверняка ухаживала за тобой, когда ты был маленьким?

Он качает головой и опережает мой вопрос.

— Нет. Она с самого первого дня уважала мои границы, как ни трудно ей это было. Я был весьма самодостаточным ребенком, — спокойно поясняет он.

У меня снова заныло сердце: я думаю о медноволосом малыше, который заботится о себе сам, потому что больше никому нет до него дела. Мысль ужасно печальная. Но я не хочу, чтобы моя грусть нарушила нашу волнующую близость.

— Что ж, я впечатлена, — шучу я.

— Не сомневаюсь, мисс Стил. Или, может, это я впечатлен.

— Разумеется, мистер Грей, тут и сомневаться не приходится, — нахально отвечаю я.

Обсушив его волосы, беру еще одно полотенце и захожу за спину Кристиана. Наши взгляды в зеркале встречаются. Его настороженный вопросительный взгляд заставляет меня дать объяснения.