Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов

Согласно канцелярии военного прокурора Петроградского военно-окружного суда, в 1914 г. больше всего дел на нижние чины было заведено за неподчинение офицерам — 18,3 %, а на втором месте оказались случаи дезертирства — 14,6 %[474]. К 1917 г. структура правонарушений меняется: в год революции больше всего дел было заведено за побеги со службы — 28,5 %[475].

27 ноября 1915 г. во исполнение высочайшего повеления был издан приказ начальника штаба верховного главнокомандующего № 290 по организации военно-полицейского надзора в тылу армии для прекращения бродяжничества нижних чинов и задержания мародеров и дезертиров. Для этого создавались специальные отряды военной полиции, летучие конные разъезды, а по линиям железных дорог учреждались офицерские подвижные заставы, в обязанности которых входила проверка документов всех нижних чинов (вероятно, по этой причине дезертиры предпочитали переодеваться в офицерскую форму). Кроме того, в городах нижним чинам запрещалось выходить на улицу после 9 часов вечера и ездить в трамваях[476].

Вместе с тем внимательного изучения требуют мотивы дезертирства: в одних случаях солдаты сознательно бежали с фронта, не желая воевать, проклиная войну, в других же объявлялись дезертирами по причине незнания устава, из‐за самовольных отлучек. В случае побега всегда существовала проблема, где спрятаться. Отыскать дезертира, вернувшегося в родное село, не составляло для полиции большого труда. В чужих селах беглецов могли выдать крестьяне. При этом определенный процент беглецов отыскать все равно не удавалось, что породило слухи о формировании в России тайных сект «бегунов» и «скрытников». О них, в частности, сообщал в Синод крестьянин Ярославской губернии Иван Осокин. Он рассказывал, что крестьяне укрывают дезертиров, разыскиваемых полицией, но Синод не принял во внимание сообщение как не соответствующее действительности[477].

Часть крестьян бежала не столько боясь войны, сколько опасаясь за свои семьи, брошенные в разгар сельскохозяйственных работ. Еще во время мобилизационных беспорядков одной из главных претензий запасных к властям был вопрос о том, кто будет убирать поля и заботиться об оставленных женах и детях. Поэтому часто солдаты из крестьян бежали к себе на родину навестить близких, а спустя некоторое время возвращались в части. Обычно эти побеги носили сезонный характер (праздники, засев и жатва). В переписке военного прокурора Петроградского военно-окружного суда с командирами воинских частей встречается множество подобных дел. Так, нестроевой рядовой команды Красносельского военного госпиталя Иван Гаврилов, направленный 4 августа 1915 г. по выписке из лечебного заведения из Управления Новгородского уездного воинского начальника одиночным порядком по месту прохождения службы, в свою часть не явился, а двинулся на родину в пределы Новгородской губернии и прибыл в Красносельский военный госпиталь лишь 15 августа 1915 г. При этом в выданном ему проходном свидетельстве он подложно переправил даты[478]. Нестроевой младшего разряда команды Красносельского военного госпиталя Иван Петров 27 июля 1915 г. самовольно направился на родину в пределы Гдовского уезда Петроградской губернии, пробыв в таковой отлучке до 31 июля, когда добровольно вернулся в свою часть[479]. Случались и массовые побеги на малую родину: 15 сентября 1915 г. восемнадцать солдат 6‐го запасного саперного батальона в Петрограде отлучились самовольно из казармы и отправились к себе родину в г. Ревель. 17 сентября четырнадцать человек из них добровольно вернулись в свою часть, а остальные были задержаны в Ревеле полицией и военным патрулем[480]. Эти случаи демонстрируют, что большинство «дезертиров» впоследствии возвращались в свои части.

В мае 1915 г. «Саратовский листок» опубликовал заметку о незадачливом добровольце: отправившись по патриотическим мотивам на войну, он, просидев несколько месяцев в своей части в тылу, самовольно оставил ее и бежал на фронт, где был пойман в качестве дезертира и помещен под арест. Но подобные случаи были редкостью.

Часто солдаты уходили из своих частей в город для продажи казенных вещей. Как правило, это происходило накануне отправки маршевых рот, когда солдатам выдавали походное снаряжение[481]. Например, рядовые 26‐го пехотного запасного батальона Георгий Масленко и Силантий Соболев отлучились из своей части, расквартированной в г. Верро, и направились по железной дороге в Порхов, где через сутки были арестованы патрулем. Успели промотать: 2 котелка, 2 патронные сумки, 2 полотнища для палатки, 2 полустойки, 2 веревки и 2 приколыша, вещевой мешок, 3 сухарных мешка, при этом унесли из части 2 утиральника, 2 фуфайки, теплые портянки, 4 носовых платка[482].

Нередко причиной бегства становились неуставные отношения в армии, произвол со стороны офицеров. Конфликты между офицерами и рядовыми обострялись на всем протяжении войны. Солдаты жаловались на физическое насилие со стороны командного состава, на вымогательство взяток за предоставление отпуска, на то, что офицеры обвешивали их сухарями и сахаром, из которых сами гнали самогон, и т. д.[483]

В то же время для кого-то армия представлялась социальным лифтом, и иногда некоторые рядовые, кому во время службы не удавалось подняться по карьерной лестнице, подделывали документы офицеров и по ним устраивались в городах. Показательна в этом отношении история потомственного дворянина Виктора Викторовича Беляева, который, участвуя с 167‐м пехотным Острожским полком в боевых действиях против неприятеля и будучи в означенной части ранен в левую руку, прибыл в начале ноября 1915 г. в Петроград, где стал ложно именовать себя прапорщиком. При этом он встал на учет в офицерской комиссии, стал получать офицерское довольствие и успел подать 12 рапортов. Самовольно надел и носил не принадлежавший ему орден Св. Георгия 4‐й степени[484]. То же самое произошло с уроженцем Кишинева Николаем Ивановичем Ган-Ган: участвуя с 249‐м пехотным Дунайским полком в боях, он был ранен, 23 января 1915 г. прибыл в Петроград и стал ложно именовать себя прапорщиком, встал на учет, свидетельствовался в офицерских комиссиях, получал офицерское содержание и подал 4 служебные записки[485]. Крестьянин Радомской губернии Александр Вядерный, отправившийся в армию добровольцем, после увольнения присвоил себе звание прапорщика, а заодно и титул князя[486]. Очевидно, что в рассмотренных случаях мы сталкиваемся с примерами службы в армии из корыстных интересов, но никак не осознанного долга по защите Родины от врага.