Тень иракского снайпера - Александр Грич

Итак, никто не захочет читать мою книгу. Но если бы нашелся смельчак, пожелавший этого, он бы там не нашел слов горькой правды о том, что стало с характером творчества Брета Леборна. Потому что эти страницы, где я писал то, что вам сейчас говорю, причем писал с той же душевной болью, но, поверьте, ни капли яда там не было, ни капли сарказма… эти страницы Леборн потребовал выкинуть. Он вообще лентяй, Леборн, сомневаюсь, чтобы он прочел и книгу о себе. Наверное, Джейн, его жена, прочла и посоветовала убрать этот кусок — а он был лучшим в книге, поверьте!

Я возмутился, сказал, что ничего менять не стану. Прошел месяц, другой. Издательство грозило, что разорвет договор со мной и потребует возврата аванса, а денег у меня, как всегда, не было…

Я сделал сокращения. И понял, что меня убивают. И я тоже должен убивать — убийства ведь привлекают внимание. И тогда я смогу сказать правду и быть услышанным — так, как говорю ее сейчас. Нет, теперь исповедь серийного убийцы уже не замнут — скандал стал всеобщим, а этого я и добивался.

Кого я убивал? Среди них ни одного человека, который зарабатывает свой хлеб честным трудом. То есть перед обществом формально они чисты. Хэйли Маррон владел так называемым предприятием по «дневной заботе о взрослых». Почтенное предприятие для стариков. Приезжает за тобой с утра автомобиль, тебя везут в светлое благоустроенное помещение, там кормят, там консультируют врачи, там играют в шахматы и шашки, там показывают короткие фильмы, там с вами занимаются музыкой… Прекрасное мероприятие. При этом с государства сдираются деньги, в несколько раз превышающие реальные расходы на все эти замечательные дела. Все, решительно все это знают… Время от времени прокатывается волна чисток, и десятки таких предприятий закрывают, а особо отличившихся владельцев и сотрудников сажают в тюрьму.

Но систему в целом не трогают, ведь забота о стариках — святое дело, кто же спорит?

А этот, второй, который делал деньги на фальшивых автомобильных авариях и был за это даже судим — но не сел, отделался легким испугом? И третий — того же поля ягода. Но я не собираюсь изображать здесь народного мстителя. «Декстер» — был такой сериал о полицейском эксперте, который потихоньку убивал тех, до кого, он знал, никогда не доберется правосудие. Восемь сезонов шел этот сериал, не меньше…

Но у меня — другие мотивы. Ведь эти богатеи, и им подобные, всегда уверены, что им принадлежит все — жизнь, женщины, искусство… Да, и искусство — тоже. Заплати — и великолепный художник пишет твой портрет. И хорошо пишет… Леборн, негодяй, хорош, даже когда халтурит, — это у него от Бога.

Но они — все эти и еще такие же — уверены, что они и искусство могут купить. Я им хотел доказать, что они не правы. И, думаю, доказал.

Что до самого Брета — не его я намечал для финальной части. Но вечером, когда полиция через газету ответила мне, я проехался по двум‑трем адресам, которые имел в виду, и увидел, что заставил ищеек работать — повсюду были их актеришки на уровне художественной самодеятельности, наблюдавшие за подъездами. Кое‑где я увидел и микроавтобусы ремонтников, которым по вечерам совершенно нечего делать в жилых районах.

Я понял, что попал в точку с моим письмом. И решил отложить акцию до утра. А утром… Утром мне всегда что‑нибудь приходило в голову, о чем я не думал ночью. И утром я решил, что Леборна они охранять не станут. Отправился к нему. А об остальном вы знаете из газет. И интервьюеры меня ждут — как только им разрешат. И я говорю с вами, не боясь, что меня не услышат.

Я ни о чем не жалею. Это все. Спасибо за внимание.

Потемкин нажал кнопку, и экран погас. В конференц‑зале долгие минуты стояла тишина. А потом раздался высокий срывающийся голос Леборна:

— Но почему этот недоумок решил меня задушить? Неужели из‑за своей пеханой книжонки?

* * *

«Все смешалось в его жизни — горький запах красок и мертвый вкус пыли иракских пустынь, поэзия рассветных горных пейзажей на озере Тахо, с которых он когда‑то начинал свой путь художника, и проза цифр в биржевых сводках, которые пришли в его жизнь позже. Искренняя, но неумелая любовь к нему и к его искусству друзей его юности и вежливая отчужденность и ревность к его работам профессиональных искусствоведов. Он пытался, как мог, найти себя. Чтобы найти себя, он начал рисовать. Рисовать он научился неплохо, но художником не стал. Чтобы найти себя, он ушел на войну. Война научила его убивать. Там он убивал врагов. И мечтал, когда вернется, заняться искусством. Ему казалось, что там, на войне, где ясно ощущаешь цену жизни, он узнал о смысле жизни и искусства что‑то, чего не понимал раньше. Вернулся домой — и оказалось, что его понимание жизни и искусства никому не нужно. Он боролся здесь, дома, но вчистую проигрывал тем, кто был лучше его приспособлен к этой борьбе. Все продается — вот что он увидел. И успешен в этой жизни тот, кто умеет продавать. Продавать что угодно — мебель, жилье, сексуальные игрушки, оружие или марихуану… Наконец, продавать искусство — картины, сценарии, книги — что придется.

Продавать он не умел. Продавать искусство считал грехом. Он пытался говорить об этом — над ним посмеивались. И он стал убивать…»

Потемкин отодвинул лаптоп на соседний столик. В свежем интернетном выпуске «Кроникл» появилась статья Эмилии Стоун «Картины, которые убивают» с подзаголовком «Исповедь душителя». Ну да, Олег обещал Эмилии эксклюзив, он его устроил. Точнее, устроил О’Рэйли по просьбе Олега… Но вот вчера Эмилия позвонила и сообщила, что материал публикуется.

Вчера Олегу было не до того, но он знал, что сегодня на рассвете личный самолет господина Н. унесет его из Москвы в одну из стран, которые принято называть постсоветскими… Сейчас их уже редко так называют, пройдет время — и перестанут вообще. Слово «советский» уйдет в предание и станет историей — как «половецкий», скажем.

Но пока еще это — живая история.

Стали историей и убийства клиентов художника Брета Леборна, и драма человека, который не смог приспособиться к миру, где все продается. Стала историей и подарком судьбы встреча с Патимат. Она сказала на прощание Олегу: «Мы с тобой — это не о прошлом. Это о будущем…»

А что оно предвещает, это будущее, — иди догадайся.

Вот летит Потемкин расследовать загадочное убийство. Летит на этом самолете не из любви к роскоши — хотя на личных самолетах приходилось ему летать не так уж часто. Помещен Потемкин сюда, как выразился хозяин «Челленджера 605», для приватности и удобства. В самом деле, отследить полет конкретного человека таким способом куда труднее, чем на рейсовом лайнере.

Эта модель, как успел сообщить ему по почте всезнающий О’Рэйли, не из самых дорогих, у многих знаменитостей самолеты куда больше и дороже, но и не из дешевых — миллионов этак тринадцать‑пятнадцать. «Так что иметь такой экипаж в личной собственности я никогда не буду, — заключил внутренний монолог Олег. — Да мне он и не нужен… Хотя удобно».