Ложе из роз - Сьюзен Симмонс

— Кое-кто?

— Вероятно, мне следовало сказать — «некто». Существо по имени Том, но не следует делать ложные выводы по этому простому, доброму имени. Том пользуется в этом доме большим влиянием.

— А, это тот самый огромный из котов, каких я когда-либо видел! — воскликнул Лоуренс.

— Именно это сказал и я, впервые увидев Тома, — подтвердил Майлс, вспоминая о той памятной ночи в «Будуаре миледи». Именно тогда все и началось.

Лоуренс толкнул его в бок.

— Смотри, а вон там, — какой-то странный тип. Сначала Майлс не узнал вновь прибывшего в часовню гостя.

— Боже, да ведь это Отшельник! — пробормотал он сквозь зубы.

— Отшельник?

— Он живет в Пещере монаха.

Лоуренс Гренфелл Уик больше не стал ни о чем расспрашивать — и, вероятно, поступил очень мудро.

Майлс застыл, глядя на мужчину, которого он, как и все в аббатстве, звал Отшельником. Его клочковатая борода и волосы длиной до плеч исчезли. Очевидно, он недавно помылся, избавившись от нескольких слоев грязи и пыли.

Мужчина был одет в костюм, который Элисса отдала: ему несколько недель назад. Впервые за все время своего пребывания в аббатстве незнакомец выглядел вполне прилично.

Майлс поразился, обнаружив, что этот мужчина едва ли на десяток лет старше его самого. Он всегда считал Отшельника стариком. Хотя мужчина был по-прежнему исхудавшим, он заметно окреп, несомненно, благодаря корзинам с едой, которые Элисса постоянно отправляла в пещеру.

По какой-то необъяснимой причине, стихотворная строчка — Майлс не мог припомнить, читал ли он эти стихи или где-нибудь услышал — всплыла в его памяти: «Мои ночные грезы воплотились во взгляде твоих серых глаз».

— Должно быть, ты переволновался, — заметил Лоуренс, — раз в такое время начинаешь цитировать стихи, — герцог тут же поправился: — Или у твоей прелестной невесты серые глаза и она наполняет твои ночные грезы?

Внимание Майлса было отвлечено этим вопросом.

— Что касается последнего вопроса, то могу твердо ответить «да».

— Сюда идет епископ, — зачем-то заметил его друг. — А ты уверен, что хочешь жениться, Корк? Еще не поздно отказаться…

— Я уверен, Лоуренс, — решительно заявил Майлс.

— Я хочу тебе только добра, — заявил его друг, внезапно становясь серьезным.

— Знаю. Ты увидишь: эта леди — настоящий ангел, — заверил его Майлс.

— Пара ангелов только что вошла в часовню, — сообщил ему Лоуренс Гренфелл Уик.

На этой свадьбе не было ни праздничного шествия, ни органной музыки, ни игры фанфар — до гостей в часовне долетал только шелест летнего ветра в кронах деревьев, тихий молитвенный шепот где-то в часовне и шуршание платьев Элиссы и Джулиет, когда те вошли в часовню Богоматери.

Герцогиня была одета в нежно-голубой шелк, в тон ее голубых глаз. Ее простое платье отличалось элегантностью покроя. Как обычно, из драгоценностей Джулиет надела только пару простых серег.

Когда в часовне появилась Элисса, на нее устремились глаза всех присутствующих.

Майлс не мог отвести от нее взгляда — Господи, как она была прекрасна! Прекраснее, чем когда-либо прежде. Майлс наблюдал, как Элисса прошла к нему через всю часовню — высокая и стройная, с гордо поднятой головой, вздернутым подбородком, поблескивающими под светом свечей волосами, кремовой кожей лица под вуалью, одетая в девственно-белый шелк, усыпанный шелковыми розами, с букетом девственно-белых роз в руках.

Майлс стоял, как пораженный громом.

Только сейчас он понял, что до сих пор видел Элиссу в серой или черной траурной одежде — серый и черный явно не были ее цветами. В белом она выглядела бесподобно.

Леди была неотразима.

Впервые за много лет Майлс Сент-Олдфорд почувствовал, что к его глазам подступают слезы. Как порадовались бы в этот день его мать и отец!

Элисса подошла к нему, и они опустились на колени перед епископом.

Обычай был соблюден: «что-то старое» — головку Элиссы украшала свадебная вуаль ее матери, бабушки и прабабушки, которая любовно передавалась от женщины к женщине, из поколения в поколение.

«Что-то новое» — она была одета в белое шелковое платье, самое великолепное подвенечное платье, извлеченное из саквояжа Джулиет, герцогиней Дикинской, всего лишь полчаса назад.

«Чем-то чужим» были ее серьги, чудесные белые жемчужины совершенной формы. Драгоценные жемчужины Востока. Они были подарены Эмме Пиббл по случаю восемнадцатилетия ее отцом, капитаном корабля, джентльменом, исходившим семь морей.

«Что-то голубое»: по настоянию Джулиет, к лифу платья Элиссы быстро пришили голубую атласную ленту, единственную цветную ленту в ее белоснежном туалете.

Все, о ком она заботилась, в этот вечер были в часовне. Все они слышали слова епископа, его проповедь о святости брака, и взаимные клятвы, принесенные Майлсом Маунтбэнком Сент-Олдфордом и Элиссой-Констанцией Грей.

— Я, Майлс Маунтбэнк, беру в жены тебя, Элисса-Констанция. Обещаю и клянусь перед Богом и всеми свидетелями быть тебе любящим и верным мужем в нужде и изобилии, в радости и скорби, в болезни и здравии, до скончания века.

Пришла ее очередь отвечать. Элисса услышала, как ее чистый голос зазвенел, набирая силу и становясь уверенным:

— Я, Элисса-Констанция, беру в мужья тебя, Майлс Маунтбэнк. Обещаю и клянусь перед Богом и всеми свидетелями быть тебе любящей и верной женой в нужде и изобилии, в радости и скорби, в болезни и здравии, до скончания века.

Майлс надел ей на палец кольцо. Епископ благословил их, объявив мужем и женой. Элисса подняла вуаль, и муж в первый раз поцеловал ее.

Именно такой ей виделась собственная свадьба — когда Элисса позволяла себе помечтать о ней, такой виделась часовня в ее поместье, наполненная свечами и знакомыми, любимыми лицами.

Конечно, среди них не хватало двоих. Но Элисса верила, что духи ее отца и матери сейчас следят за ней.

Затем один за другим все госта начали подходить к ним с поздравлениями и наилучшими пожеланиями, и немало слез было поспешно стерто со щек.

Мисс Фетчетт быстро поцеловала Элиссу в щеку — это было крайне редкое проявление чувств у экономки.

Кухарка ничего не сказала, только дотронулась до руки хозяйки, утирая залитые слезами глаза.

Разумеется, Голсуорси долго переминался с ноги на ногу, комкая в руках шляпу. Затем он полез в карман куртки и извлек полураспустившуюся розу — «радость миледи», как назвал он ее, поскольку название «слезы миледи» как-то не слишком подходило для свадебного торжества.

Доктор Симт сиял от гордости и все вспоминал ту ночь, когда за ним прислали из аббатства, поскольку у графини Грейстоун родился ребенок. Этим ребенком, конечно, была Элисса.