Отшельник - Ульяна Соболева

Почему-то фотографии этого ребенка не вязались с образом совершенного во всем Огинского. Но тем не менее это был он… это были те самые тайны детства, которые паук-отшельник прятал глубоко в недрах своего мрака.

Я не знаю, зачем протянула руку к письмам и взяла верхнее, в ту же секунду двери распахнулись, и на пороге, как из ниоткуда, возникла госпожа Огинская. Ее глаза расширились и застыли на мне с выражением бесконечной и неконтролируемой ненависти.

— Ты что здесь делаешь, дрянь? Кто тебе дал ключи? Как ты смела войти в эту комнату?

Я вскочила из-за стола, успев спрятать одно письмо в рукав платья, а Огинская выглянула в коридор.

— Антон! Здесь в кабинете воровка. Отведи ее к моему сыну. Я хочу, чтоб он увидел, кого взял в дом! И кто залез в комнату с сейфом и его личными вещами!

Я не сопротивлялась. Мне уже давно было нечего терять в этом проклятом доме. Все, что могло случиться, уже случилось. И эта ведьма с глазами, в которых живет только ненависть и презрение, меня не пугала и на десятую долю по сравнению с ее сыном. Но ведь именно она породила на свет такого, как он. Она сделала его тем, что он есть. Ведь у любящих родителей такие монстры не вырастают. И чем ближе мы подходили к стеклянной комнате, где он обычно проводил утро и завтракал, мне становилось все страшнее. Для меня этот человек был совершенно непредсказуем, и его ласка могла мгновенно превратится в пытку самую жестокую и изощренную, на которую способен лишь мозг психопата. Вита была права — его любовь намного страшнее его пренебрежения или презрения. Если вообще такой монстр знает, что такое любовь. Глядя на его мать, я в этом сильно сомневалась.

Она не стучалась, как я поняла, никогда, просто распахнула дверь и кивнула Антону, чтобы он завел меня в комнату. Точнее, втащил. Пока мы шли, она постоянно приказывала тянуть меня быстрее. Ей нравилось видеть, как я спотыкаюсь на ступеньках, я была в этом уверена, по ее лицу расползались красные пятна удовольствия.

Огинский стоял у окна с телефоном у уха. Не знаю, как этому человеку удается даже в собственном доме за завтраком выглядеть так, будто он только что вернулся с приема или конференции. В белой рубашке, светло-серой жилетке и отутюженных до идеала штанах, сидящих на нем как на манекене. Все это отдает лоском, стилем, огромными деньгами и властью. Все в нем какое-то непостижимо совершенное, и это ужасает в сравнении с тем адом и грязью, которые скрываются под его идеальностью.

Он резко обернулся. Огненная вспышка в тигриных глазах и тут же выключенный вызов.

— Руки убрал от нее!

Антон тут же разжал пальцы и ретировался за дверь.

Каждый раз, когда Роман смотрел на меня, мне казалось, что я лечу в огненную пропасть с языками раскаленной магмы на дне. Они лижут мне сердце и обжигают душу. Он умел смотреть так, что тут же выбивал дыхание из легких, заставлял ощущать трепет во всем теле и невероятное волнение. Особенно когда этот блеск разгорался все ярче и ярче.

— Привела тебе воровку, сын. Влезла в кабинет твоего отца и рылась в ящиках. Может, искала код от сейфа. Я еще вчера хотела тебя спросить, где ты взял эту пигалицу, но не хотела беспокоить.

Огинский на нее не смотрел, он продолжал смотреть на меня, чуть приподняв уголок чувственного рта в едва заметной усмешке. Медленно подошел к нам, протянул руку и снял невидимую пылинку с моих волос.

— Это правда?

Пламя обернулось вокруг сердца и заставило пропустить несколько ударов снова.

— Нет… то есть, да.

— Так да или нет?

Полоснул металлическим голосом по нервам.

— Я перепутала ключи, но я не рылась, я… думала, что мне нужно там навести порядок. Я ведь теперь убираю в другом месте. Ключ упал, и я просто их перепутала. Я не воровка.

— Ложь! Она не убирала! Когда я вошла — она рылась в твоем альбоме с фотографиями. Я не удивлюсь, если фото просочатся в прессу и появятся на первых полосах газет! Ты не знаешь, на кого она может работать.

Огонь в глазах Огинского погас настолько быстро, что у меня дух захватило от этой перемены. Светло-коричневый цвет приобрел сероватый холодный оттенок.

— Обыщи эту дрянь, она наверняка еще и что-то украла. У отца золотые запонки лежали в шкафчике. Я понятия не имею, как эта… вообще попала в наш дом? Я не верю, что это ты ее привел! И она смела мне дерзить, это ничтожество! Плебейка! Повысила на меня голос! Уволь ее немедленно!

Огинский резко поднял руку вверх, я зажмурилась, а его мать замолчала.

И продолжает мне в глаза смотреть, а я боюсь этого взгляда намного больше карканья Вороны. Что-то страшное там на дне его глаз… такое же, как у мальчика на фото. Боль и тоска. Они сидят глубоко на самом дне, и он прячет их за серо-грязным льдом равнодушного взгляда.

— Ты что-то взяла?

— Нет. Я ничего не брала.

— Иди к себе, Надя. Мы потом поговорим.

— Надя? Что значит иди к себе, Надя? А обыскать? Я уверена, она что-то прячет в рукаве. Пусть ее закроют в кладовке до выяснения обстоятельств.

— Замолчи! — резкий жест в сторону мадам Огинской. — Иди к себе. — очень тихо, а я понимаю, что лучше бы рявкнул, потому что этот почти шепот хуже рыка. Потому что мне не по себе от его реакции, не по себе от всего, что он сейчас говорит. Я ожидала чего угодно, только не того, что он мне поверит. Впрочем, его «потом поговорим» могло означать что угодно.

Я вышла за дверь и прислонилась к стене, чувствуя, как дрожат после напряжения колени. Наверное, так страшно мне последний раз было лишь тогда, когда он сказал, что мы едем домой, а потом….

— Что это было, Роман? Что за спектакль?

Голос Вороны задребезжал за дверью и заставил меня поморщиться.

— Никаких спектаклей, мама. Спектакль у нас устроила ты.

Меня всегда поражала его способность сохранять это ужасающее и жуткое спокойствие, которое навевало страх намного сильнее, чем яростный вопль.

— С каких пор я должна терпеть унижения от какой-то… воровки, которая украла ключи и влезла в святая святых этого дома?!

— Не зли меня, мама. И не говори, что она украла ключи, которые носит в кармане Кристина и спит с ними в прямом смысле этого слова! Ключи, которые не доверялись ни одной из горничных, ключи в одном единственном экземпляре, пропажу которых она обнаружила бы в ту же секунду, как они пропали! Ты зачем-то решила подставить Надю. Я только пока не могу понять — зачем?

— Значит, это правда? Правда, что мне вчера сказали? Ты трахаешь какую-то шлюху и оставил возле себя прислугой, потому что она тебя отвергла? Это умелая игра, сынок. Хитрые твари никогда не сдаются сразу.