Новая Зона. Критерий страха - Сергей Слюсаренко

После короткой паузы он решился:

– Иногда я возвращался в свою собственную жизнь. Не прожитую ещё. А ту, что будет, – почти по слогам, медленно и твердо произнес Вадим. – Ты понимаешь, что это?

– Что?

– Я знаю свое будущее. Вернее, почти знаю. Ведь многого я не помню, – совсем упавшим голосом сказал Малахов.

– Я думаю, даже если это и реальность, то это вероятностное будущее. Оно может и не случиться.

– Что значит «если это и реальность»? – с обидой переспросил Вадим.

– Нельзя то, что стоит за гранью реальности, нашей привычной реальности, априори считать реальностью. Хорошо, пусть это было. Но оно было только в твоем представлении. Нет никакой гарантии, что так и произойдет на самом деле. – Клава пыталась объяснить, но понимала, что Вадим сейчас её почти не слышит и не воспринимает никаких аргументов.

«Коллективное сознательное»

Опять тьма поглотила сознание Малахова. Исчезли время, пространство, ощущения и запахи. Даже открытые глаза не видели ничего, хотя обычно мерцания в сетчатке оживляют кромешную темноту. Андрей помнил, как произошёл переход с орбиты Земли, но сейчас все пошло немного иначе. Он словно стал наблюдателем странного кино, где не было изображения на экране, а просто он подсматривал что-то, что никогда бы не смог ни увидеть, ни услышать.

Вот знакомый дом отца, его кабинет. Вадим Малахов сидит за столом и читает какую-то книгу. Андрей стоит напротив него и, кажется, мог бы дотронуться, если бы ощущал свою материальность. Отец как будто почувствовал, что на него смотрят, оторвал глаза от книги и внимательно посмотрел на сына. Вадим Малахов был намного старше, чем когда они виделись в последний раз. Глубокие морщины исполосовали лицо, особенно у глаз и на лбу, волосы стали совсем белые и невесомые.

– Вероника, иди сюда, – позвал Вадим жену.

Заскрипели деревянные ступеньки, и на второй этаж к нему поднялась Вероника.

– Иди сюда. – Отец привлек Веронику к себе. – Сядь рядом.

Вероника тоже поседела, но выглядела ещё молодо, хотя глаза выдавали в ней возраст.

– Ты знаешь, – дрогнувшим голосом сказал отец, – я не верю, что они погибли. Мне кажется, что я вижу иногда, как Андрей смотрит на меня через эти световые годы и хочет сказать мне, что надо просто дождаться.

– Я знаю. И я тоже не верю в это. Они просто летят сейчас через миры. Вадим, он будет жив, пока мы живы, пока мы помним о нем. – Вероника обняла мужа и отвернула лицо, чтобы он не увидел её слезы.

– Я всегда мечтал, что его дети, наши внуки, будут играть у нашего дома на лужайке. Что никогда ни у Андрея, ни у кого вообще, больше не будет необходимости воевать с материализовавшимся злом, не будет проклятия Зоны, не будет монстров, не… Не будет самого страшного, что у нас есть сейчас – разлуки. Липкого страха ожидания в безызвестности. Я не понимаю, Вероника, почему нам, мне, тебе, Андрею, людям, которые боролись с этим ужасом, достаются такие испытания? Почему это дьявольское зло уничтожает наши города, сеет безумие в души людей. А ведь есть многие, которым это нравится. Они же идут в Зону развлекаться! Им нравится убивать! И они прекрасно себе живут.

– Да что ты, Вадим. – Верника взяла себя в руки. – Какая у них жизнь? Убил, собрал хабар, выпил, опять по кругу? И не доживают даже до сорока. Не надо им удивляться. Надо просто ждать, когда наш сын вернется.

Вероника и отец сидели рядом и смотрели перед собой, прямо в глаза Андрею, словно видели его. И казалось, эта пауза, эта тишина и эти встречные взгляды дарили им надежду. Пространство вокруг родителей Андрея стало расплываться в черную пургу, как будто злой туман окутал и поглотил их. И только чернота осталась перед глазами Малахова, растворив его в небытие.

– Папа, папа! – детский голос вернул Андрея в сознание.

Он сидел в удобном плетеном кресле на зеленой лужайке. Перед ним играли дети. Две девочки трех и четырех лет. Почему-то не было сомнения, что им именно три и четыре года. И хотя Малахов ощущал, что сидит на лужайке, он словно был разделен невидимой стеной с этими детьми.

– Папа, папа, куда ты пропал? – не успокаивалась старшая девочка. – Мама, а куда пропал папа?

– На голос детей прибежала Катя.

– Аня, Оля, почему вы шумите? Вы что, не знаете что папа в командировке. Он скоро вернется.

– Ты все время говоришь, что он вернется, – надула губы младшая. – А он не возвращается и не возвращается. Но папа только что был тут!

– Как был? – На лице Кати был написан испуг. – Где был?

– А так бывает во сне! – объяснила старшая. – Когда снится, что ты видишь кого-то, а только хочешь проснуться – и его нет. Так бывает с подарками! С тем мишкой плюшевым.

– Оля, ты же сама знаешь, что таких мишек не бывает! Не может плюшевый мишка быть живым. А папа обязательно вернется. Ты же знаешь, кто он у нас?

– Наш папа – звёздный капитан! – вместе радостно продекламировали девочки.

– Правильно. – Катя обняла обоих дочек. – А звезды от нас далеко. Очень далеко!

– Даже дальше, чем дедушка и бабушка? – спросила Аня.

– Конечно дальше!

– Но ведь звезды мы видим каждую ночь, а дедушку и бабушку редко, – возразила Оля.

– Вот мы на следующей неделе поедем к ним, а может, они к нам приедут. А на звезды…

– А на звезды только наш папа летает, – закончила младшая.

– Правильно!

– А меня дети в садике дразнят, что я врушка. Они говорят, что так не бывает, что папам памятники ставят. Но это же наш папа на площади в центре города стоит?

– Да наш. – Катя сжала губы, стараясь не заплакать. – А ты им скажи – пусть не завидуют. У тебя самый лучший папа. И вообще, хочешь – больше в садик не пойдешь?

– И я тоже хочу! – запрыгала от счастья младшая.

– И больше не пойдете!

– Урааа! – Девочки побежали по лужайке, давая выход эмоциям.

Катя долго смотрела им вслед а потом, словно зная, что Андрей рядом, прошептала: «Я не верю. Не верю никому. Вернись».

Непроглядная мгла поглотила и этот мир.

– На ножи, на ножи! – орали люди. Над городом плыл черный дым от горящих покрышек. Малахов стоял у парадного старинного особняка, не в силах ни шелохнуться, ни закричать. По улице шла толпа, размахивая знаменами и бейсбольными битами. Самое страшное было то, что во главе толпы бежали дети лет десяти-двенадцати. От крика и возбуждения их лица были даже не красными, а фиолетовыми. И тут дверь парадного распахнулась и из дома вышла Катя. Похоже, она не знала, что происходит на улице. Толпа заметила её и хищной стаей кинулась к особняку.

– Смерть предательнице народа! Смерть отродью Малаховых! – словно по чьей-то команде заорали подростки, бегущие в авангарде.