Путешествия с Геродотом - Рышард Капущинский

Бежать?

Нестись?

Как это возможно? Разве что тащиться на двух руках и одной ноге? Но ведь вторая должна была страшно болеть и кровоточить! Как он сдерживал кровотечение? Не терял ли сознание от потери сил? От жажды? От боли? Не чувствовал ли, что еще немного, и он сойдет с ума? Не одолевали ли его кошмары? Не мучили ли видения? Не попала ли в его рану инфекция? Ведь он как-то соприкасался с землей, с пылью и грязью, как иначе ему передвигаться? Не стала ли у него распухать нога? Гноиться? Синеть?

Так или иначе, он избежал погони спартанцев, начал выздоравливать, смастерил себе деревянный протез и стал прорицателем персидского предводителя Мардония.

Между тем напряжение под Платеями росло. После нескольких дней беспрестанного жертвоприношения богам прорицания становятся настолько благоприятными, что Мардоний решается дать сражение. Обыкновенная человеческая слабость: ему не терпится поскорее разгромить врага и стать сатрапом Афин и всей Греции. А потому его конница начинает преследовать греческие войска, поражая их метательными снарядами и стрелами из луков<…> после чего вся конница варваров начинает наступление. Когда опустели колчаны, начинается страшная рукопашная борьба. Несколько сот тысяч человек сходятся в смертельном борцовском поединке, сжимают друг друга в удушающих объятиях. Можно представить себе это коллективное сопение и стенание, хрипы, вопли и проклятия!

В этой кровавой схватке лучшим бойцом показал себя, по мнению Геродота, спартанец Аристодем, с которым приключилась такая история: он входил в число тех трехсот спартанцев Леонида, что защищали Фермопильское ущелье и погибли. А вот Аристодем не совсем известно как, но выжил, за что был подвегнут позору и бесчестью. Согласно спартанским понятиям, в Фермопилах выжить не мог никто: все, кто там действительно сражался, должны были погибнуть. Отсюда и надпись на братской могиле отряда Леонида: «Прохожий, Спарте расскажи, что здесь лежащие не предали ее закона».

Видимо, суровые законы Спарты не предусматривали наличия ветеранов войны у проигравшей стороны. Вышедший на бой мог выжить только в качестве победителя, а в качестве побежденного — только погибнуть. Между тем из отряда Леонида лишь Аристодем остался в живых. И теперь этот факт покрывает его голову позором. Все подвергают его остракизму: никто не хочет разговаривать с ним, все с презрением отворачиваются от него. Чудом сохранившаяся жизнь начинает тяготить его, жечь, душить. Ему становится все труднее сносить эту тяжесть. Он ищет какое-нибудь решение своей ситуации, облегчение ее. И вот предоставляется случай смыть позор, а вернее, героически покончить с жизнью, на которой стоит клеймо. В битве под Платеями Аристодем показывает чудеса храбрости: Аристодем бился, как исступленный, выйдя из рядов, и совершил великие подвиги лишь потому, что явно искал смерти из-за своей вины.

Напрасно. Законы Спарты неумолимы. В них нет и капли милосердия, ничего человеческого. Раз допущенная ошибка остается таковой навсегда, а кто покрыл себя позором, никогда не смоет его. Вот почему среди выделенных греками героев битвы нет имени Аристодема: искавший смерти из-за своей указанной выше вины, Аристодем не был отмечен.

Исход сражения определила смерть предводителя персов — Мардония. В те времена военачальники не скрывались в тылу в замаскированных бункерах, а шли на бой во главе своего войска. Один только минус: когда предводитель погибал, армия рассыпалась и бежала с поля битвы. Предводитель должен был быть виден издали (чаще всего он сидел на коне), потому что поведение воинов зависело от того, что делает командир. Так случилось и под Платеями: Мардоний сражался на белом коне, но когда он погиб и окружавшая его самая тяжелая часть войска пала, тогда и остальные обратились в бегство, оставив поле битвы грекам.

Геродот отмечает, что с греческой стороны беспримерной непоколебимостью отличался один человек. Им был афинянин Софан: он носил на панцирном поясе прикрепленный медной цепью железный якорь. Якорь этот он всегда выбрасывал, подходя к неприятелю, чтобы нападающие враги не смогли его сдвинуть с места в строю. Если же враги бежали, то он брал якорь и так преследовал их.

Какая высокая метафора! Как же нужен нам не спасательный круг, дающий возможность безвольно болтаться на поверхности, а тяжелый якорь, с помощью которого человек смог бы приковать себя к своей работе.

С дакарского побережья к острову Горе местный паром идет неполные полчаса. Стоя на его корме, мы видим, как город, который какое-то время колыхался на гребнях волн, вздымаемых паромным винтом, становится все меньше и меньше, пока не превращается в светлую каменную полосу, протянувшуюся через весь горизонт. В этот момент паром поворачивается кормой к острову и среди гула мотора и грохота разных железяк чиркает бортом о бетонную пристань.

По деревянному молу, а потом по пляжу и далее по извилистой узкой улочке я должен дойти до «Pension de famille», где меня ожидают сторож Абду и молчаливая, сдержанная в движениях и всегда чем-то занятая хозяйка — Марием. Абду и Марием — супружеская пара, ждущая, как видно по силуэту женщины, пополнения в семье. Несмотря на их молодость, это будет уже четвертый ребенок. Абду удовлетворенно смотрит на выразительно выпирающий живот жены, это своеобразное доказательство, что в их доме все в порядке. «Если женщина ходит с плоским животом, — говорит Абду, а Марием поддакивает, — это значит, что творится что-то нещадное, что-то противоречащее законам природы». Обеспокоенные родственники и знакомые начинают расспрашивать, настойчиво выведывать, строить полные опасений, а порой и злорадные домыслы. А так все идет в соответствии с мировым ритмом, и женщина раз в год доказывает свою щедрую и неутомимую плодовитость.

Оба они принадлежат к общности пёль, самой большой этнической группе в Сенегале[34]. Петь имеют более светлый по сравнению с другими жителями Западной Африки оттенок кожи. Потому одна из теорий говорит о том, что прибыли они сюда с берегов Нила, из Египта много-много лет тому назад, когда Сахара была еще покрыта зеленью и можно было безопасно путешествовать там, где сейчас пустыня.

Отсюда еще более обширная теория, получившая развитие в пятидесятых годах XX века в работах сенегальского историка-лингвиста Шейха Анта Диопа, — о египетско-африканских корнях греческой цивилизации, а следовательно — европейской и вообще западной. Поскольку физически человеческий род появился в Африке, то и европейская культура имеет свои корни на этом континенте. Для Шейха Анта Диопа, создавшего обширный сравнительный словарь языков — египетского и уолоф, высоким авторитетом является Геродот, который утверждает в своем труде, что многие элементы греческой культуры заимствованы из Египта и Ливии и что поэтому культура Европы, особенно в том, что касается ее средиземноморской части, имеет африканские корни.