Золото дикой станицы - Фридрих Незнанский

— Нельзя! — решительно поддержала девушку подружка.

— До меня дошла очередь, я ему в двух словах поскорее рассказала, а он мне: «Да, известно нам об этом маньяке. Только этим делом МУР занимается. Так что, девушка, завтра езжайте в МУР. Вас там встретят с распростертыми объятиями». Я ему и говорю: «Да вы что? Он там сидит на асфальте, его можно прямо сейчас брать, если не убежал еще, пока вы резину тянули».

— А он что?

— Говорит: «Слишком умные теперь пошли потерпевшие. Работать нас учат». Вызвал какого-то жирдяя, тот пока в машину уселся, пока мотор завел… Я ему говорю, что рядом наш дом, на соседней улице, пешком скорее дойдем. Да куда ему пешком ходить, он же как студень, растрясет свои жиры.

— Не может быть! — не поверила подруга. — Разве бывают такие милиционеры?

— Точно говорю — толстый. И как только он за бандитами гоняется?

— На машине…

— Ну да, правда, на машине. Приехали — никого, конечно, уже и нет. Он хотел меня высадить, а я думаю: фигу тебе! От меня так просто не избавишься. Говорю: сейчас будем кататься по району и смотреть. Я его узнаю. Я его лицо видела, как ваше. Я его так опишу, что лучшей наводки вам не надо. И что ты думаешь этот хряк мне говорит?

— Что?

— «Девушка, вы хоть и употребляете правильную терминологию, но не учли некоторые обстоятельства: с момента нападения на вас уже прошло сорок минут. Ваш маньяк не идиот, не станет гулять по улицам после того, как засветился. Скорее всего он уже где-то зализывает свои раны. То есть глаза». Ну не гад? А по чьей милости с момента нападения на меня прошло уже сорок минут? Уломала его, минут десять поездили по улицам и дворам. Никого, конечно, и близко уже нет. Но я им гадость сделала. Когда заявление в МУРе писала, потом еще и жалобу накатала. Прямо в МУРе и оставила. Захотят — дадут жалобе ход. Не захотят — я еще раз напишу. Ненавижу непрофессионалов!

— Ань, а ты описала в МУРе, как выглядит этот грабитель?

— Конечно, сразу с этого и начала. И что волосы длинные белые, и что ногти длинные. Интересно, почему он их не стрижет? Ведь они мешают, когда он нападает. Я видела — он их бережет, старается не задеть. Больной какой-то…

— Хорошо, что ты мне это рассказала. Я тоже всем девчонкам расскажу и опишу его, чтобы остерегались длинноволосого блондина с длинными ногтями.

— Между прочим, в МУРе мне следователь сказал, что этот ублюдок до меня нападал на пожилых женщин. Я ему напомнила, что в таких случаях нужно оповещать население, а не держать в тайне информацию. Люди должны знать, что угрожает их жизни.

— А он что?

— Недовольный был, что учу его. Говорит — нечего панику в городе сеять. Все они недовольны, когда им об их обязанностях говоришь. Вот как можно бороться с преступностью при таком отношении к работе?

Анна Федоровна сначала с интересом прислушивалась к разговору. В какой-то момент у нее в голове как будто что-то щелкнуло и стало проясняться. Только девушка замолчала, Анна Федоровна вмешалась:

— Девушка, а какого он роста — этот маньяк?

Обе девчонки повернулись к женщине.

— Наверное, как я… — удивленно ответила Аня.

— А в чем он тогда был одет, ну, в тот день, когда напал на вас? — не унималась пожилая женщина. Девушка уловила в ее расспросах не праздный интерес.

— Черная кофта с капюшоном, на груди рисунок — рогатые уроды с гитарами.

— Кажется, я его знаю… — ошеломленно заявила женщина.

Анна Федоровна прожила в общежитии в общей сложности сорок лет и не представляла себе другой жизни. Последние лет десять время от времени в общежитие наезжали какие-то важные люди, прохаживались по длинному коридору, заглядывали в кухню и душевую, пробегали, зажав пальцами нос, мимо туалета и если их приглашали, осматривали комнаты. Жильцы в такие дни ходили возбужденные, обсуждали грядущие перемены, но все оставалось по-прежнему. Почему-то о расселении общежития разговоры быстро прекращались. И так до следующей комиссии. Все, кроме Анны Федоровны, мечтали об отдельных квартирах. «И чего в них хорошего? — думала Анна Федоровна. — В отдельной квартире не с кем словом переброситься, умрешь от тоски». Нельзя сказать, чтобы она была чрезмерно общительной, но жить одной в квартире ни за что бы не хотела. Соседи, конечно, всякие бывают. И в общежитии ее всегда кто-нибудь да раздражал. Но можно было закрыться в своей комнате и не выходить, пока не надоест или продукты закончатся. А зато как весело на кухне, когда сразу на четырех электроплитках начинали готовить и препоручали друг другу последить за супом или выключить вовремя чайник. Можно было обсудить все новости, поговорить о любимых сериалах, вспомнить сообща молодость. Да мало ли какие темы для разговора возникали на кухне. Анна Федоровна была человеком добрым, со всеми сохраняла ровные отношения, в скандалы не вмешивалась и соседи за это ее уважали. Когда-то она жила в коммунальной квартире, но недолго. После смерти мужа опять вернулась в общежитие, потому что взрослый сын покойного просто выставил ее за дверь. Анна Федоровна свой брак с пожилым вдовцом не оформляла, так что никаких прав на комнату в коммуналке у нее не было, хотя и прожили они вместе четыре года. Правда, Гришка, сын ее мужа, не был законченным негодяем и сам же помог гражданской жене своего покойного отца получить комнату в общежитии. Даже спустя пятнадцать лет иногда заходил к ней в гости, приносил вино и торт, и, выпив, спьяну благодарил ее за то, что вырастила его. Вырастила — это было громко сказано. Когда она переехала к мужу, Гришка был уже здоровый парень двадцати пяти лет, не дурак выпить, но не скандальный. С ним она тоже ладила и даже не очень обиделась, когда после смерти мужа он сказал, что собирается жениться и привести жену. А комнатенка небольшая, как они все разместятся? А дети пойдут? И когда устроил ей нормальную комнату в общежитии, была ему даже благодарна.

Валерик, сын соседки Полины, ей не нравился еще с тех пор, как они поселились в общежитии. Да и Полину она невзлюбила, хотя виду старалась не подавать. Полина ходила вечно хмурая, с насупленными бровями, почти не улыбалась, да и улыбка ее тоже совсем не украшала. Потому что улыбалась она не от радости, а когда злорадствовала. Злая какая-то улыбка была у соседки. А чего злиться? Разве другим сладко жилось? Зина без мужа вообще троих растит. А как улыбнется, прямо как ясное солнышко, все тоже улыбаются ей в ответ. И Иришка одна с дочкой едва перебивается, та болеет вечно, а на бюллетенях особо не зажируешь. А Фаина? Разве ей легче оттого, что муж у нее есть? Пьет чуть ли не каждый день, что заработает — все пропивает. А у них сынок школу заканчивает, ему бы учиться дальше, мальчик умный, а за учебу теперь платить нужно. У всех проблемы, всем тяжело. У злой Полины и сын злой. Тоже брови сведет, смотрит зверьком, слова доброго не скажет. Только огрызаться умеет. И в школе едва тянул, даже вспомогательная ему не по зубам была. После девятого класса в вечернюю пошел, да и ту не закончил. Другой бы старался матери как-то помочь, а этот все из нее тянет, тянет, вечно дай ему то на кино, то на мороженое — Анна Федоровна сама слышала. Только недавно в какую-то автомастерскую мать его пристроила, машины мыть. Себе на кино стал зарабатывать. Да и то — пока мать его добудится, все нервы себе истреплет. Выскакивает из комнаты красная, злая, да бегом на фабрику. А Валерка выползает хмурый, ни на кого не смотрит, будто противны ему все на свете.