Нас называли ночными ведьмами - Наталья Федоровна Кравцова

часа ночи… Вот и аэродром впереди. Снизившись, Марина перешла на бреющий полет. Обе искали огонек фонарика. И вот – увидели.

– Ну, Катя, сейчас мы испортим колесами его прическу!

Марина помигала бортовыми огнями, снизилась до нескольких метров, и Катя увидела мигающий огонек совсем близко. Почти у самого самолета промелькнула темная фигура.

– Гриша! Здравствуй! – крикнула Катя.

…После войны Гриша Сивков нашел Катю. На его груди были две «Золотые Звезды» Героя Советского Союза, и одна у Кати. С авиацией он не расстался. И с Катей Рябовой тоже.

* * *

Вспоминает Руфина Гашева:

«…Тонкая талия плотно перетянута широким армейским ремнем. Белоснежный подворотничок, как ожерелье, охватывает девичью шею. Мягкие каштановые волосы, нежное лицо, будто тронутое легким загаром… Красивая она была, наша Ольга, командир эскадрильи гвардии капитан Санфирова.

Многим в полку Леля казалась слишком уж требовательной, даже придирчивой. Но это потому, что она любила порядок во всем – в полетах, во внешнем виде, даже в мыслях. С подчиненными была всегда ровной, вежливой и внимательной. Я не помню, чтобы она накричала на кого-нибудь, позволили себе грубость. Правда, один раз она меня здорово отругала…

В одном из полетов на Новороссийск у нас зависла кассета с зажигательными ампулами. Как мы ни старались, кассета не срывалась. Тогда я решила вылезть на крыло и вытолкнуть ее руками. „Не смей!“ – сказала Ольга. Но я не послушалась, вылезла. Ведь при посадке кассета могла сорваться, и самолет загорелся бы. Леле ничего не оставалось делать, как держать самолет в горизонтальном полете. Я подползла к передней кромке крыла, одной рукой ухватилась за расчалку, а другой стала толкать кассету. Она никак не поддавалась, сидела в замке намертво. Устала я, руки онемели. Пеняла, что не сбросить ее. Нужно перебираться в кабину, а сил нет. Еще немного, и я соскользну с крыла. Леля начала уговаривать меня ласково-ласково: „Руфочка, милая, подтянись немного“. Кое-как я добралась до ее кабины и повисла – не могу дальше. „Ну-ну, дорогая, еще чуть-чуть“, – уговаривает Леля. Докарабкалась я до своей кабины, перевалилась на сиденье. И вот тут Леля обрушилась на меня: „Бестолковая! Сумасшедшая! Ты же могла упасть! Как бы я объяснила, где мой штурман?“ На земле она доложила обо всем Бершанской, и мне опять попало…

А кассету вооруженцам пришлось молотком выколачивать из замка – ушко погнулось».

* * *

Погода – штормовая. Гудит Азовское море. Сильный северо-восточный ветер гонит наши По-2 на цель с такой скоростью, что они мчатся как истребители. Зато назад ползут целую вечность.

Клава Рыжкова за шесть вылетов порядком вымоталась. Из-за нависшей над целью облачности приходилось бомбить с высоты 500 м, и зенитки не жалели снарядов. К тому же штурман Хиваз Доспанова, видно, нервничала, потому что в переговорном устройстве беспрерывно звучал ее высокий голос. После госпиталя Хиваз каким-то образом сумела уговорить командира полка и получить разрешение на полеты. Теперь ей бывает очень трудно: после переломов обе ноги стали короче. Но она крепится, по-прежнему хохочет и поет.

– Ветер усилился, – говорит она Клаве. – Ты видишь, какой тут цирк! Весь полк собрался! Целое представление…

На земле непрерывно горит посадочный прожектор. С зажженными навигационными огнями По-2 ходят по кругу. На последней прямой снижающийся самолет летит так медленно, что, кажется, можно идти с ним рядом – и он не обгонит тебя. Дождавшись своей очереди, Клава зашла на посадку. Едва колеса коснулись земли, как самолет окружили техники и, удерживая его за крылья и стабилизатор, стали сопровождать к стоянке.

– Полеты запретили! – крикнули Клаве.

Наконец самолет в безопасности, весь опутан тросами, закреплен на месте. От стоянки до обрывистого берега всего несколько шагов. Клава спохватилась: нет Хиваз.

– Хиваз, где ты?

Она нашла ее в сторонке. Согнувшись, Хиваз сидела на пустом ящике из-под бомб и плакала.

– Очень ноги болят… Не выдержала… Сейчас пройдет…

Вместе они отправились домой. Порывы ветра сбивали с ног. Рядом стонало, бушевало море. И казалось, что это на высоком берегу стонут бедные По-2…

* * *

Катерлез – один из укрепленных районов немцев под Керчью. Отбомбившись по цели, штурман Саша Акимова перенесла свое внимание на прожекторы, пытаясь подсказать летчице Кате Пискаревой, куда от них уйти. Но Катя действовала по своей схеме: применила излюбленный свой прием – скольжение. Однако на этот раз самолет держали пять прожекторов и скольжение не помогло: По-2 так и остался в лучах.

– Возьми курс 50, с попутным ветром быстрее выйдем.

В этот момент трасса пуль крупнокалиберного пулемета полоснула по самолету, задев мотор, который захлебнулся, чихнул два раза и затих. Катя перешла на планирование. Саша напомнила:

– Высота 700 метров. Больше не скользи, а то и эту потеряем.

Прожекторы один за другим оставили самолет и переключились на другой По-2, который приближался к цели и еще не успел сбросить бомбы.

– Сколько минут до Жуковки? Дай точный курс, – попросила Катя.

У поселка Жуковка на побережье Керченского пролива была оборудована небольшая площадка, куда садились подбитые в Крыму самолеты. Там же дежурили два техника, которые могли произвести несложный ремонт.

– Держи 40. Лететь восемь минут или меньше: ветер попутный, сильный.

Самолет снижался. Попутный ветер помогал быстрее долететь до площадки. Обе всматривались в темные очертания берега.

– Дай красную ракету. Придется садиться с попутно-боковым.

Внизу немедленно включили посадочные огни. Катя заходила с явным промазом: сильный ветер мешал точно рассчитать посадку… Слева промчалось посадочное «Т», а высота еще есть. Она слегка подскользнула, наконец колеса коснулись земли – толчок… и самолет резко клюнул носом, уткнувшись мотором в какую-то траншею или яму. Обе сильно стукнулись лицом о приборную доску.

– Долетались, – почему-то радостно сказала Катя, трогая рассеченный лоб. – Ты как, а? Штурман!

В ответ Саша выплюнула на ладонь передний зуб. С трудом ворочая языком, произнесла:

– Н-ничего…

К ним уже бежали со старта…

* * *

Ночью немцы бомбили аэродром «братцев». Саша Громов был дежурным по полетам. Все, кто был на старте, бросились рассредотачивать самолеты. Бомбы падали, и дрожала земля от взрывов. После короткого перерыва – снова бомбежка. Ребята прятались в воронках.

Спасая самолеты, Саша бегал по полю и прыгнул в воронку слишком поздно: его ранило осколками. Ранило тяжело…

Всех пострадавших увезли в Краснодар, в госпиталь. На следующий день я полетела туда. На большом Краснодарском аэродроме я порулила в ту сторону, где стояли брезентовые палатки с красным крестом. Оказалось, раненые были еще здесь, в палатках.

У Саши было самое тяжелое ранение – в руку и поясницу. Он лежал на животе