Нас называли ночными ведьмами - Наталья Федоровна Кравцова

в полете в свободную минуту она неожиданно обращалась к летчику:

– Посмотри, видишь – справа яркая звезда? Это Бетельгейзе…

И рассказывала об этой звезде, вспоминая древний миф об Орионе.

Женя не сомневалась в том, что после войны снова вернется в университет, чтобы заниматься астрономией, любимой наукой, которой решила посвятить свою жизнь. Войну она считала временным перерывом…

* * *

…Стук в дверь. Вбегает дежурный:

– Тревога! Подъем! Штормовой ветер – все на аэродром!

– Вставайте, вставайте, девочки, по тревоге вызывают… – будит нас Ларионовна, наша хозяйка.

Мы вскакиваем, зажигаем свечки, коптилки. Суматоха. Кто-то хватает чужой комбинезон, путает сапоги. Раздается чей-то истошный крик: из рукава комбинезона выпрыгнул мышонок. Ларионовна подсмеивается:

– Вера, Вера, да ты же брюки надела задом наперед!

– А, Ларионовна, какая разница?..

…Наша эскадрилья занимала крайний домик в поселке. Хозяйка с готовностью освободила для нас все три комнатки, перейдя с семьей в тесный чулан. Жила она вместе с двумя дочерьми и двумя сыновьями. Муж ее и самый старший сын погибли на фронте. Дочери, взрослые девушки нашего возраста, до позднего вечера рыбачили в артели. Сын Андрей, двенадцатилетний мальчик, остался калекой – снарядом ему оторвало ногу выше колена. Вместе со своим младшим братишкой Витькой Андрюша всюду ходил за нами с костылем.

Ларионовна целыми днями была занята работой, все успевала, все умела. Мы постоянно чувствовали ее заботу. Она любила угощать нас свежей рыбой, стирала наши вещи, когда мы спали днем после полетов. Каждый вечер провожала нас на аэродром, а утром с тревогой в глазах встречала – все ли хорошо…

В апреле мы покидали Пересыпь. Наш путь лежал дальше – в Крым. Ларионовна тихо наблюдала за нашими сборами – все, казалось, совсем забыли о ней. Но когда стали прощаться, она встрепенулась, засуетилась, стараясь сдержать слезы… Девушки окружили ее.

– Как же мы будем без вас, Ларионовна?

– А ничего, ничего… После войны увидимся, – говорила она, а слезы медленно текли по морщинкам лица, капали на сухие натруженные руки…

Один за другим взлетали наши По-2 и, сделав круг над поселком, брали курс на запад. А у калитки крайнего домика стояла женщина в темном платке и, запрокинув голову, провожала взглядом каждый самолет…

* * *

От Керчи Отдельная Приморская армия, куда входил наш полк, быстро двигалась на запад, освобождая Крым. А с севера, со стороны Перекопа, наступал 4-й Украинский фронт.

Полк перебазировался почти ежедневно, нанося бомбовые удары по отступающим немцам. В крымской степи самолеты наши стояли на открытых площадках и не были никак замаскированы. Кругом – ни деревца. Однажды, отдыхая днем в поселке после боевой ночи, мы проснулись, услышав стрельбу. Над поселком и нашими самолетами носились, стреляя, два «хейнкеля». Они сделали несколько заходов, подожгли три По-2, расстреляли свой боезапас и улетели. Несколько девушек-техников, работавших на аэродроме, были ранены.

Следовало ожидать вторичного налета, и командир полка Бершанская решила быстро перебросить полк в другой район. Вскоре мы уже приземлялись на аэродроме под Феодосией. А «хейнкели» действительно собирались более основательно проштурмовать аэродром. Но их на полпути встретили наши истребители.

Немцы спешно отступали к Севастополю по единственной южнобережной дороге, идущей через Ялту и другие курорты. От Феодосии нам приходилось долго лететь над морем далеко от берега и где-то под Ялтой бомбить немецкие машины, ехавшие с включенными фарами из-за боязни сорваться с обрыва.

Лететь над морем, когда не видно берега и нет никакой надежды на спасение, если откажет мотор, ужасно неприятно.

* * *

Вечером получили задание бомбить противника, отступающего по дороге к Ялте. В основном – машины на дорогах.

…Маршрут лежит от Феодосии к Ялте. Напрямик, через море. Медленно ползет мой По-2 между морем и облаками. Берег далеко. Изредка проглянет между тучами месяц. Вся поверхность воды – в пятнах, темных и светлых: там, где на воду падает тень от облаков, – темные, а где просветы – светлые.

Я лечу высоко. Время тянется долго-долго. Постепенно меня охватывает тягостное чувство одиночества. Правда, сзади сидит мой штурман. Но я чувствую, как одинок мой самолет, мой бедный ночной бомбардировщик, затерявшийся среди туч над пятнистой водой.

Море, море… В случае вынужденной посадки – деваться некуда. К тому же и парашютов нет… А если очутишься в воде… Выдали нам спасательные жилеты, надувные! Чтоб держаться на поверхности…

– Нинок, скоро ли берег? – спрашиваю штурмана.

– Понимаешь, ветер встречный. Поэтому и тащимся целый час.

У Нины тоже настроение неважное, и она замолкает.

Вдали показалась земля. Сначала видны Крымские горы, местами покрытые снегом, – апрель. Потом – темные очертания берега. На дороге, ведущей к Ялте, много огней. Дорога узкая, с крутыми поворотами. Ночью здесь невозможно проехать машине, не зажигая фар. Непременно свалится с обрыва. И вражеские машины едут тесной колонной. Мы бомбим прямо по фарам. Неожиданно снизу бьет фонтаном пулеметная трасса… Пули летят расходящимся пучком прямо перед мотором…

Мы уходим в сторону моря, и я отчетливо слышу в ровном гуле мотора непривычный стук. Но мотор тянет, и мы летим. Не напрямик, конечно, а держимся поближе к берегу, тем самым намного удлинив обратный путь.

Я все прислушиваюсь к стуку, и временами мне кажется, что мотор вот-вот остановится. Тогда я ощущаю легкое подташнивание и начинаю усиленно разглядывать каменистую полоску берега внизу…

Вернувшись домой, мы застали на старте дежурного по полетам и, конечно, Иру Себрову. Все летчики уже уехали отдыхать.

– Ну вот наконец и вы, – устало сказала Ира…

* * *

Вспоминает Калерия Рыльская:

«Наступая в Крыму, мы вели „цыганскую жизнь“, перелетая с одной точки на другую. Каждую ночь обрабатывали новые цели и каждый день спали на новом месте, под крылом самолета. Здесь было наше рабочее место, спальня и столовая.

Деловитый техничек заботливо зарулит самолет с таким расчетом, чтобы под плоскостью оказался бугорок, а не ямка. Бугорок сослужит хорошую службу во время дождя. Расположись на нем, и вода тебя не подмочит. Работяга-техничек завесит чехлом от кабин наветренную сторону крыла и будет хлопотать у мотора, тихонько постукивать ключами, оберегая сон своего экипажа.

В ту пору техником у мена работала Маша Щелканова. Самолет мой был не новый, мотор тоже. Но Маша очень хорошо все наладила, самолет отлично меня слушался. Зажигание она отрегулировала так, что не надо было контачить, то есть дергать за винт при запуске. Поставит, бывало, винт на компрессию, залезет в кабину, покрутит ручку магнето, глядишь – мотор сам заработал. Золотые руки у Машеньки. И сама она – крупная, сильная девушка, и