Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955 - Харальд Йенер

тираж составил более 100 тысяч экземпляров. Но главным фактором успеха романа стал пылкий восторг автора по отношению к технике в сочетании с рубленым, деловым стилем, напоминающим стаккато. Герои Мённиха – это изобретатели, инженеры, высококвалифицированные рабочие, то есть техническая элита, для которой работающий как часы мотор важнее свободы и демократии. «Одни уходили, другие приходили, – резюмирует он в конце. – Нужные люди всегда приходили в нужное время. Кто эти люди? Ответ прост: фанатично, душой и телом преданные своему делу энтузиасты, страстные натуры. Их страсть – автомобиль. И поэтому он ездит. Поэтому это стало возможным».[242][243]

Нужным человеком в нужное время стал после войны Айвен Хёрст. В июне 1945 года Нижняя Саксония отошла к британской оккупационной зоне; американцы ушли. Директором заводом британская военная администрация назначила инженера майора Айвена Хёрста, который во время войны заведовал британской мастерской по ремонту танков в Брюсселе. Ему надлежало выяснить, чем можно поживиться на этом заводе. Ультрасовременные конвейеры и огромные прессы, которые практичные немцы уже сами разобрали, чтобы уберечь их от воздушных налетов, пригодились бы и в Бирмингеме. Однако страстный техник Хёрст с первого взгляда влюбился в завод, а еще больше – в симпатичное транспортное средство, которое вскоре должно было сойти с конвейера. Применив все свое дипломатическое искусство, он смог добиться того, чтобы его начальство отказалось демонтировать завод. Привыкнув к несколько странному внешнему виду «Жука», оно тоже прониклось симпатией к этому автомобилю. Тот факт, что он может послужить и британцам, облегчило им принятие решения. Правда, опасность демонтажа еще долго висела над Wolfsburg Motor Works дамокловым мечом даже после возобновления работ. Британская армия затребовала несколько десятков тысяч этого необыкновенно надежного и удобного транспортного средства, чтобы пополнить свой сильно сократившийся автомобильный парк. Но добиться нужного объема продукции не удавалось до 1948 года. Чрезвычайно высокая текучесть кадров и отсутствие мотивации у персонала сильно замедляли темпы роста производства. Многие рабочие всячески старались найти другие способы борьбы с голодом – типичная проблема до денежной реформы. К тому же немецкое руководство завода не могло на глазах у своего британского шефа так же беззастенчиво вести коммерцию на черном рынке, как это делали другие предприниматели, – серьезный минус в конкурентной борьбе, ведущий к дефициту сырья и деталей. То, чего его закупщики не могли получить на черном рынке, Айвен Хёрст пытался добыть с помощью своего воинского звания. Чтобы прокормить своих рабочих, он в 1947 году приказал распахать прилегающую к заводу территорию и засеять ее пшеницей. К концу лета Wolfsburg Motor Works обступили роскошные поля, сулившие богатый урожай.

В марте 1946 года Хёрст смог организовать первый юбилей завода. Он сфотографировался в украшенном хвоей «Жуке». Надпись на фото гласила: «The 1000th Volkswagen built during March 1946 coming from Assembly Line». В следующие месяцы было произведено около тысячи «Жуков» цвета хаки для нужд британской армии. Для немецких покупателей эта машина была все еще недоступна. Исключением стала немецкая почта, получившая весьма скромное количество автомобилей для транспортировки писем, бандеролей и посылок.[244]

В чем вольсфбуржцы не нашли понимания у британцев, так это в своем неоднократно выраженном желании «очистить рабочий поселок от иностранцев». Напротив, даже после окончания войны в Вольфсбург привозили все новые партии восточноевропейских рабочих; он служил союзникам сборным пунктом для [245]displaced persons со всей Германии, которые должны были находиться там до выяснения условий их репатриации. Одновременно с этим репатриировали «старожилов», то есть тех, кто работал здесь во время войны. Газета Wolfsburger Nachrichten 29 января 1950 года писала, вспоминая эти дни: «В 1945 году и весной 1946 года в Лаагберг без конца тянулись американские тягачи, привозившие из Берлина DP. Здесь, у нас, собирали этих свезенных в Германию с разных концов земли людей, чтобы позже отправить на родину… Это была пестрая, разношерстная и разноязыкая толпа, и из-за этого лагерь получил название „Мир в миниатюре“. В годы, когда завод работал на всю мощность, здесь насчитывалось более сорока национальностей».[246]

Вольфсбург превратился в огромный проходной двор: одни DP покидали лагерь, чтобы наконец отправиться на родину, другие – на этот раз немецкие беженцы и переселенцы с бывших германских земель – снова заполняли опустевшие бараки. Многие оставались на короткий срок, работали какое-то время на заводе и устремлялись дальше на запад.

Чем больше расширялось производство, тем больше Вольфсбург притягивал оторвавшихся от своих корней немцев со всей Германии. А заводу были нужны рабочие руки. «С 1945 по 1948 год количество принятых на работу и уволившихся в три раза превысило численность персонала». Британцы временно пригоняли на завод и немецких военнопленных. Здесь же трудились и «восточноевропейские рабочие», поскольку DP, отказывавшиеся от репатриации, временно отбывали трудовую повинность. Бывшие солдаты, лишившиеся родного крова, молодые мужчины, оторванные от корней, которым после долгих военных испытаний любое подобие уюта казалось дикостью, бывшие узники нацизма, которых больше ничто не связывало с родиной, – это было сборище горьких бобылей. «В Вольфсбурге не было места для понятия „любовь“», – резюмировал Spiegel в 1950 году.

Примечательно, что одна из первых пивных, открывшихся там после войны, называлась «Родина». Хотя родиной там и не пахло. Широкие бетонные улицы – единственное, что осталось от запланированной роскошной инфраструктуры огромного образцового нацистского города, – вели сквозь пустоту в никуда и казались обитателям этой юдоли тоски и безысходности глумливой насмешкой. Зато перед домами часто вообще не было асфальта; протоптанные тропинки вели к разрозненным строениям, стоявшим словно вопреки всякой целесообразности. А от выстроенных в длинные шеренги бараков при приближении к ним веяло хаосом и запустением. Только лачуги, в которых жили женщины, случайно занесенные в Вольфсбург, говорили об определенном стремлении сделать среду обитания хоть немного более приветливой. Особенно там, где были дети. К тому же бараки имели и свои преимущества. На прилегающей к ним территории можно было сажать картофель, свеклу и даже разводить табак. Многие держали кроликов, кур, уток и даже свиней, хотя последнее было запрещено. Однако большинство бараков находились в плачевном состоянии, и это состояние ухудшалось с каждой новой партией репатриантов. Многие бросали работу, даже не ставя об этом в известность начальство. А уезжая из лагеря, брали с собой все, что могло пригодиться. Новым рабочим приходилось первое время спать на полу.

«Генерал» позирует перед армией рабочих. Глава Volkswagen Генрих Нордхофф празднует выпуск миллионного «Жука», 1955 год

«Вольфсбург – продукт гитлеровской наглой заносчивости, – писала в 1950 году берлинская газета Tagesspiegel. – В нем можно отметить те же признаки национал-социалистического банкротства, что и в соседнем Зальцгиттере. Рудименты большого города с современными домами с центральным отоплением посреди отвалов пустой породы, солидные фасады на фоне убогих