Мать и дочь. Синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов - Луиза Дегранж

– Но надеюсь, ты выйдешь на свободу обрученной!

– А почему, бэби, действительно после долгожданного признания в любви не получить бы от Тюльпанчика предложение руки и сердца?

– Ма, это выше любого научного достижения – обрести на закате дней обыкновенное семейное благополучие взамен взбалмошной и неопределенной жизни…

– А что в этом плохого? Мы обе не ждем ничего другого, кроме счастливого брака. Но главное – мы это право заслужили: ты – аспирантским подвижничеством, я – отказом от грехов молодости…

– Но мой пациент даже намекнуть на свои чувства не решается, – печально заметила Глория.

– А точно любит?

– Похоже, да…

– Тогда терпи.

– Стараюсь. Как во время решающего генетического опыта.

– Ах, бэби, как бы я хотела, чтобы русский медведь опередил голландского Тюльпанчика!

Глория расхохоталась:

– Слушай, Ма! Тебе не кажется, что мы с тобой участвуем в каком-то безумном соревновании?

– А что? – Мать поддержала смех дочери. – Отличное получается дерби!

– Ага! Победительницей будет объявлена та, что первая получит предложение руки и сердца!

– Шикарное такое условие!

– Ладно, уговорила: дерби так дерби!

В голосе дочери зазвучал азарт, присущий когда-то исключительно матери.

– Значит, победит та, которая первая услышит предложение о браке.

– Согласна.

– Тогда – вперед!

– Только чтобы по-честному!

– Ой, прости, Ма, опаздываю!..

– Да и мне пора собираться… Ну, пока, бэби! Целую! Успеха нам обоим! Ой, как же ты меня насмешила! Насмешила и утешила! Правда, бэби! Это же совсем другое дело! Да здравствует дерби!

Закончив сумбурный диалог, ученая дама выхватила из вазы букет роскошных роз и под собственное громкое пение кинулась в водоворот венского вальса. Безукоризненно выученные ноги сами собой несли тело, легко и проворно вписывая пируэты в периметр гостиничного номера.

Удерживая обеими руками мокрые стебли, она безостановочно кружилась, не глядя по сторонам, утопив лицо в гущу алых лепестков.

Жестковатые листья то и дело касались щек, шеи, плеч, превращаясь в соблазняющие прикосновения мужских рук, уже не чужих, а почти родных, безудержно манящих, невыносимо желанных…

Легкие уколы шипов не пугали, а дразнили, напоминая об остроте взаимных ласк, все усиливая и усиливая тягу к недоступному, до которого, как внезапно оказалось, рукой подать.

А розы вкрадчиво благоухали, обещая превратить мимолетную любовную интрижку в большое и настоящее чувство, называемое последней любовью…

В Париже любовное приключение матери неуклонно двигалось к романтичному финалу.

А дочь в фамильном имении Дюбуа старательно ухаживала за раненым и ждала, ждала, ждала хоть малого намека, хоть детали в поведении любимого пациента, за которую можно было зацепиться.

Но русский медведь по-прежнему вел себя как непонимающий юноша.

В конце концов Глория нашла занятие, объединившее их, пусть не в страстном порыве, но, по крайней мере, в мозговом штурме.

Герой и спасенная им особа принялись упорно искать имя Безымянной Красавице.

Но Орлов, по широте своей русской души, часто отвлекался от темы.

Вот и сейчас, выпив положенную дозу лекарств, пациент попробовал вызвать в сиделке приступ неуместного смеха или неконтролируемой ярости.

– Королева роз – это звучит, но я бы предпочел титул «Королева томатов», ну или огурцов.

– Почему это?

– А какая польза от твоего пресловутого цветка? Из томатов можно изготовить кетчуп, огурцы годятся на засолку, а вот что делать с твоим шипастым произведением изощренной селекции?

– Любоваться! – надменно отчеканила Глория.

– Ах да, я совсем забыл эстетическую составляющую…

– Еще ваш знаменитый писатель Достоевский говорил, что красота спасет мир.

– Но, думаю, он имел в виду не декоративный цветочек.

– С каким удовольствием я вонзила бы в такого вредного пациента шприц с обезболивающим!

– Соглашусь и на шип от розы.

– Чтобы заработать столбняк?

– О Королева, только не касайтесь медицинских тем!

– Не буду, если мы вернемся от идиотского трепа к интенсивному поиску имени для Безымянной Красавицы.

– Предлагаю обыграть белый цвет твоей розы.

– Попробуй.

– «Снежный шар»?

– Фи.

– «Снеговик»?

– Не смешно.

– Во! «Снежная баба с морковкой вместо носа».

– Почему с морковкой?

– Ну, можно с редькой или свеклой, на худой конец.

– Только не вздумай перечислять все овощи мира.

– Я еще и до фруктов доберусь.

Стремительный диалог в стиле абстрактных анекдотов и абсурдистских пьес закончился обоюдным смехом.

Русский пациент, содрогаясь от хохота, иногда морщился от ноющей боли, рождающейся в простреленных тканях и пробитых мышцах.

А американская сиделка, увлекшись игрой в имена, на какое-то время избавилась от посткатастрофического синдрома, ежечасно травмирующего психику.

– «Прелесть»…

– Банально!

– «Герцогиня»…

– Заиграно, и не один раз!

– «Гордость Луизианы»…

– Американцы не поймут.

– Кстати, Королева, если ты приспособила свою розу к постоянному гаданию, то дай ей соответствующее имя.

– Например?

– «Сивилла».

– Не то.

– «Кассандра».

– По-моему, такой сорт есть у греков, а может, у итальянцев.

– «Пифия».

– Слишком мрачно звучит.

– Ну, тогда мои познания в предсказательницах и провидцах иссякли.

– Да, мифологическая эрудиция у тебя потрясающая. Но тут нужен более тонкий подход.

– Не отрицаю.

– Розу надо постараться назвать так, чтобы это всем говорило о ее достоинствах, о ее высшем секрете, который, возможно, не знаю даже я.

– Неразрешимая загадка.

– Почти.

– Ну, если даже ты не знаешь, как к ней подступиться…

– Название должно прийти само, раз и навсегда, – как сильная научная идея, как поэтическое озарение, как мгновение любви…